— Кто такой Дон Жуан? — сердито спросил Лешка.
— Такой же, говорят, в детстве востряк был! — рассмеялась Валентина Семеновна, обняла Лешку. — С первого дня на одни «пятерки» учись. Ты вон какой вёрткий. Любого обставишь.
Только мать за порог, Лешка брату — прежнее заявление:
— Я сам в школу дойду! Чего меня вести? Не девка!
— Букет не выкинешь? — строго спросил Пашка.
— Не выкину!
— Обещаешь?
— Клянусь!
Лешка чин чинарем обернул букет приготовленной матерью слюдой, тряхнул новеньким ранцем за плечами и был таков.
Над школьным двором и школьным стадионом, где будет праздничная линейка, гремели мажорные марши. Эхо неслось по окрестным улицам, по которым нарядными вереницами плыли на зов маршей счастливые и возбужденные школяры.
Школа — типовое, четырехэтажное, желто выбеленное здание, с пилястрами и барельефами писателей-классиков по фасаду, с трехступенчатым широким крыльцом, на котором две статуи: мальчик с глобусом и девочка с книжкой; и глобус, и книжку мелкие шкодники все время пытались исколупать или оторвать. Воздушные шары, кумачовые растяжки с призывами, пылкие пионерские галстуки, и цветы всех сортов и оттенков…
Лешка Ворончихин влился в людской школьный нарядный поток, сам украшенный букетом. Но после оврага, не доходя до перекрестка, резко увильнул в сторону от школы. И двинулся вперед уже не шагом, а почти бегом. Все дальше отдалялся грохот духовых труб из школьного колокола, все больше полонил уши звук летящего встречь ветра.
Лешка не вошел, а ворвался в библиотеку. Посреди библиотеки стояла невзрачная незнакомая тетка в черном халате со шваброй, уборщица, дверь в кабинет заведующей, к счастью, была открыта.
— Людмила Вилорьевна! — выкрикнул Лешка. А увидев ее в дверях кабинета, кинулся к ней.
Она охнула, всплеснула руками.
Он стоял перед ней — растрепанный и нарядный, повзрослевший из-за школьной формы и праздничной белой рубашки, с пунцовым от разгоряченности в беге лицом и искрящимися от волнения серо-голубыми глазами, словно весь пронизанный изнутри трепетом радости и загадочного света.
— Это вам! — выпалил Лешка и протянул библиотекарше цветы.
— О! Шалунишка! — вырвалось у нее. — Почему мне? Первого сентября цветы дарят учительнице.
Но Лешка не хотел этого слышать:
— Это вам! — твердо повторил он и, видимо, если бы Людмила Вилорьевна отказалась от букета, бросил бы его на пол. Ни за что не подарил бы тощей, ужимистой, змеевидной учительнице Ольге, Ольге Михайловне, с копной на башке, которая не понравилась ему с первого взгляда. — Вы красивая, — добавил Лешка, зарделся, опустил голову.
