Мои родители снова остались вдвоем, но ненадолго. Однажды за обедом соус брызнул на рубашку отца. Он прямо на себе стал тереть пятно, пока оно еще было свежим, маленькой щеточкой, смоченной в мыльной пене, но почувствовал боль в том месте на теле, где тер. Через два года его не стало. Я не привожу здесь подробностей его болезни и смерти, так как полагаю, что иногда стоит производить полную очистку памяти, чтобы избежать возникновения посттравматического синдрома. Из этого вовсе не следует, что я был равнодушен к отцу. Нет, мы едва ли не с самого моего отрочества, когда естественная детская близость к матери, вытеснилась во мне не менее естественной мужской привязанностью к отцу, стали единомышленниками, особенно во всем, что касалось истории большевизма, социальных теорий и неприязни к власти предержащим того времени и характеру той империи, в которой мы жили. Если что-то серьезно разделяло нас, то это было мое неизменное ощущение, что моральные нормы, которым следует отец, как-то уж очень завышены и имеют под собой видевшуюся мне почти религиозной основу. Мне казалось, что я гораздо хуже и эгоистичнее отца, и что хотя он никогда ничего не требует от меня, нахождение в его тени несколько меня угнетает и заставляет ежиться и проявлять утомительную для меня скрытность. Размышляя об этом сейчас, я начинаю приходить к мысли, что, возможно, значительно больший, чем я мог предположить тогда, вклад в это ощущение вносило ролевое различие между нами. Позиция отца всегда предполагает и несравненно большую ответственность и может быть даже некоторую жертвенность.
А тогда, после его ухода из жизни, я решил пожить с матерью, чтобы облегчить ее психологическое состояние. Отношения между моими родителями, сколько я помню, всегда были очень ровными, и чем дальше, тем больше в них было от стариковской потребности поддерживать друг друга, и все же я ожидал, что мать перенесет это тяжелее и не мог не отметить, что женская психология содержит в себе спасительный элемент подсознательной готовности к ранней потере супруга так же, как смерть родителей редко приводит к психологическому надлому детей и к посттравматическому синдрому на этой почве. Тогда я подумал не без удовлетворения, что ведь мы с Эммой ровесники, что я старше нее всего на три месяца и что если бы мы были женаты, то неплохо было бы ей быть лет на пять-шесть моложе меня. Понимаю, жалкие мыслишки.
Необходимость в устройстве собственного семейного гнезда никак не обозначалась на горизонте. Близость Эммы явно не способствовала моему превращению в счастливого семьянина, мать вздыхала по этому поводу, зарабатываемые мною деньги не тратились, и вскоре мне безумно захотелось обзавестись собственным автомобилем. Приобрести новую машину в условиях большевистской экономики было для меня невозможно. Не слишком старый автомобиль со вторых рук был дороже нового и дороже квартиры, но мое желание было так велико, что осуществление этой авантюры стало целью и для матери. Она ввела режим жесткой экономии, подарила мне для продажи все ненужные ей драгоценные украшения, и относительно скоро я стал автомобилистом, что и на работе явно ввело меня в узкий круг личностей, отмеченных ореолом способности доводить до конца проекты, не только связанные с работой, но и с условиями личного быта. Я был ужасно горд собою, и едва показав приобретение матери, торжественно свозив ее на городской рынок и освоив главные городские маршруты, свой первый автомобильный визит нанес Шарлю с Эммой.
