Кислый обиженно засопел, сказал с вызовом:
— А я, это… крещеный!
Я представил себе Карла Маркса, закидывающего под язык дозу ЛСД, и мне стало смешно.
— Поздравляю, — бесстрастно ответил Мара Кислому. — Между прочим, из этих вот умствований Юстина в конце концов произросла святая инквизиция. Не надо объяснять, какие последствия для человечества она с собой принесла?
— Кислый у нас апологет христианства. — Я похлопал свежеиспеченного защитника интересов святой церкви по плечу. Когда наступит пост перед Пасхой, мы проследим, чтобы ты не употреблял алкоголь.
— А когда… это… пост этот? — с тревогой вопросил Кислый и покосился на свой бокал.
— Расслабься, парень, — утешил я его. — Пост зимой. Начинается после Масленицы и идет до самой Пасхи. Пошутил я, не будем мы лишать тебя радости возлияния, потому как это наследие великого Диониса. Да и потом, мы же все понимаем, что крестился ты так, на всякий случай. Типа на халяву отгрести божественных ништяков, да?
Мара рассмеялся, Кислый пожал плечами, делая вид, что мои колкости его совершенно не задевают. Я решил вернуться к основной теме разговора:
— Мара, ты хочешь сказать, что религия изменчива, тогда как шаманство незыблемо, я правильно понимаю?
— Точно. Религия меняется так же, как наука или философская мысль. Все они развиваются, потому что несовершенны. И только шаманизм существует до сих пор в первозданном виде у сотен народов по всей планете. Ну не странно ли?!
Мара отвлекся, чтобы вылить в рот остатки вина и дать возможность своим слушателям, то есть мне, поразмыслить над странностями эволюции человеческой мысли и фундаментальностью шаманизма.
Я подошел к окну и отдернул занавеску. По стеклу лениво стекала вода, а дальше город, словно опознавательные огни аэродрома, высвечивался разрозненной иллюминацией в толще сырого и мрачного вечера. Я подумал, что в изменчивом вихре людских жизней, со всеми его безумствами, страхами, обретениями, но чаще потерями, со всем религиозным мракобесием, философской беспомощностью и политической паранойей, со всеми великими открытиями науки, подарившими людям столько надежд, но больше смерти и ужаса… образ древнего мага, облаченного в шкуру леопарда, с бубном в руках, с затуманенным взором, в эпилептических корчах улетающего к духам… остается единственным якорем, который удержит этот ковчег-цивилизацию на плаву. Или этот канат уже порван?.. Я понял, куда клонит Мара.
— Шаманизм — не религия, да? — спросил я то ли его, то ли шамана, который в эту самую минуту где-то на другом краю земли камланием удерживал этот город от полного растворения в Великом Ничто.
