История жизни человека в базе данных его памяти располагается вовсе не в хронологическом порядке и даже не по событийной насыщенности пережитого. Самые яркие впечатления — открытия, которые меняют мировоззрение. Именно их будешь отчетливо помнить до конца своих дней. Вот, например, помню себя шестилетнего, висящего на ржавом гвозде. Очень яркое воспоминание, четкое и детальное в ощущениях.
Было теплое воскресенье начала августа, мы с дворовыми ребятами лазили по какой-то конструкции из металла и дерева. Возможно, это были строительные леса, брошенные рабочими за ненадобностью или ветхостью, — я уже не помню точно.
Так вот, я спускался вниз, уже почти добрался до земли, но тут гнилая деревяшка под моей ногой треснула, и я всей массой своего тела напоролся на ржавый гвоздь, торчащий, словно рыболовный крючок. Старая железка вошла в ляжку левой ноги и уперлась в кость. Боль была ослепительной. Казалось, что в моей голове взорвалась бомба. У меня помутнело в глазах, вдруг стало нечем дышать, но каким-то чудом я не выпустил из рук доску, за которую держался, иначе я бы распорол ногу до самой ягодицы. Только несколько секунд спустя, как только смог глотнуть воздуха, я начал орать. Товарищи, в ужасе от происходящего, кинулись кто куда. Возможно, звать взрослых. Я отчаянно трепыхался, но выбраться из этого капкана мне никак не удавалось. И вот это ощущение — ограниченности собственных возможностей — было страшнее боли. Инстинкт самосохранения говорил мне, что надо просто сняться с крючка и все закончится, но… мне не хватало для этого физических сил. Я был объят ужасом из-за невозможности исправить ситуацию. И этот ужас привел меня в оцепенение. Слезы застилали глаза и ручьями текли по щекам. Это даже плачем назвать было трудно — горные реки безысходности и отчаяния. Нога горела огнем, с каждой секундой становилось все больнее и больнее. И вокруг — в пределах досягаемости моего зрения, моего крика и моего страха — не было ни одной живой души.
Есть две категории людей: те, кто верит в себя, и те, кто верит в других. Младенчество — первые годы жизни — учит нас верить в других. Прежде всего в своих родителей, потому что ребенок полностью от них зависит. Но случаются ситуации, когда эту зависимость приходится пересмотреть. Я, ревущий шестилетний мальчишка, висел на ржавом гвозде и чувствовал, что никто мне не поможет. В эту минуту верить в других было нелепо и даже опасно. Разумеется, я не анализировал ситуацию, да и слова такого — «анализ» — еще не знал. Просто мне было невыносимо больно и до безумия страшно, а рядом не было никого. Даже родителей. И то, что теперь можно облечь в конкретные слова, создать информационную структуру, понятную окружающим, как сказал бы Мара, тогда я просто чувствовал на уровне невербальных образов. И это понимание было очень похоже на одиночество. На то одиночество, когда ты с этим миром один на один — без друзей, без родных, без союзников.
