Корень мандрагоры | страница 117
Небесные горы
В Актюбинск, или Актобе, как его называют сами жители города, мы прибыли ночью. Взять билеты на прямой рейс до Шым-кента не удалось, пришлось довольствоваться промежуточным пунктом под названием Кызылорда. Это еще около тысячи километров железной дороги и сутки пути. Отчалили мы утром, часов в шесть.
Проводница — казашка лет тридцати, невысокая и тихая, не в пример ее коллегам российского железнодорожного сектора, в купе к пассажирам не врывалась, а если сталкивалась с кем-то из нас в проходе, дружелюбно улыбалась и скромно опускала глаза. Кислый даже разволновался из-за столь уважительного обращения:
— Я что… это… понравился ей?
— Кому?
— Проводнице.
— С чего ты взял?
— Она всегда глаза… это… отводит, как я иду.
— Какой ты наблюдательный стал! Кислый, это другая страна, другое мировоззрение. Здесь женщина уважает мужчину, даже если этот мужчина — Кислый.
На станциях мы покупали самсу, колбасу из конины, которая зовется казы, лепешки, помидоры, по форме напоминающие куриное яйцо, и айран. Самса и лепешки еще пахли жаром раскаленной глины тандыра — так казахи называют печь для выпечки всего, чего они там пекут.
— Тандыра только, только из тандыра достала! — привлекали продавщицы покупателей к своей стряпне.
И не врали, все было свежее и вкусное. Айран, холодный, кисловатый и резкий, был непривычен, но отлично утолял жажду. Кислый не пил айран, хлебал теплую воду и упорно потел.
В районе Байконыра нам открылись широкие воды Сыр-дарьи. Противоположный берег терялся за горизонтом. Мы стояли у окна и молча смотрели. Вода имела странный оттенок, что-то среднее между голубым и салатовым, это больше напоминало прибрежные воды моря или океана в штиль, наступивший сразу же после шторма, когда вода еще не успела вернуть себе прозрачность. Вода Сырдарьи казалась густой, как кисель. Среди сочной береговой растительности иногда появлялись проплешины рыжего, почти бурого песка и выступы бледно-желтой породы, напоминающей известняк. При солнечном свете эта порода резала глаз белизной. И еще там был верблюд. Один двугорбый верблюд. Он был почти молочно-бел, только темный ежик щетины шел по хребту, огибал горбы и взбирался по холке к ушам. Черные глаза верблюда задумчиво провожали наш поезд… Сырдарья, берущая начало в небе — в Небесных Горах и несущая свои жирные воды в пески двух пустынь, внушала уважение и даже трепет.
В Кызылорду мы прибыли в пять утра. Билеты до Шымкента пришлось покупать у перекупщиков. Девушка-кассирша с невинным раскосым взором и скромной улыбкой, не заглядывая в монитор, всем подряд покупателям отвечала неизменно: билетов нет. Я подумал, что, давая высокую оценку казахстанскому железнодорожному сервису, погорячился.