— Кто это сказал? — торопливо спросил Валера Петровский и достал блокнот в мятой коленкоровой обложке.
— Апостол Павел. Мой тезка.
— Я запишу с твоих слов. Этого Павла в нашей библиотеке не достать…
Через полчаса, когда пришел Кэп, я представился ему по всей форме. Так началась моя матросская жизнь.
С тех пор прошло десять дней…
2
Был вечер, горели огни, и белый борт теплохода слегка покачивался на поднятой буксиром волне. Я ступил на трап спокойно, как ступают на крыльцо собственного дома. В рубке «Онеги» торчала круглая голова Ленчика — он сегодня был вахтенным и коротал скучные часы на мягком кожаном диване. Из капитанской каюты долетали девичьи голоса, как мне показалось, нарочито громкие. Карен и Машутка снова пришли в гости к Ивану Захаровичу — к Кэпу, как все звали его запросто…
Вовсе не родственные чувства привели сегодня сестер на «Онегу». Машутка была влюблена в механика, вот она и взяла Карен в качестве прикрытия. Последние дни Машутка и Вася Ложко были в ссоре.
Я уже подошел к каюте, когда услышал дробный стук каблучков по железной палубе.
— Подождите, — сказала Карен.
Она присела на леер. Карен была ловкой, худощавой, подвижной и гибкой, и каждое движение выдавало в ней цыганку.
— Машутка притворяется, что ей безразлично, — сказала она. — Но все–таки — почему этот Ложко разыгрывает Чайльд–Гарольда?
— Он не Чайльд–Гарольд, — ответил я. — А просто современный паренек и обожает джаз или делает вид, что обожает…
Из каюты механика доносились резкие синкопы, изредка перемежаемые кашлем. Ложко в гордом одиночестве вертел настройку своего приемничка. Он тоже старался показать, что его не интересует Машутка.
На каком–то буксире зажгли прожектор, и дальний луч вдруг мягко осветил лицо Карен — ее тонкий, с небольшой горбинкой нос и темные, с настойчивым блеском глаза. Ситцевое платье подчеркивало угловатость и остроту прямых плеч.
Легкий, нежный запах духов «Изумруд» пробивался сквозь нефтяные испарения.
— Уж эти мне влюбленные, — сказала Карен — То целуются, то ссорятся. Все с норовом, ничего не поймешь. Ух, этот мне механик. Ненавижу просто.
— Давайте утопим Васю, — предложил я.
Она вздрогнула и скрестила руки, обхватив худенькие плечи и как бы запахивая несуществующую шаль. За элеватором загудела сирена. Звук был, как всегда, неприятный.
— Не надо так шутить, — сказала Карен. — У меня плохие предчувствия.
— Какие предчувствия?
— Не знаю. Только я чего–то боюсь.
Над фортом взлетела ракета — приветствовали китобойцев. Я увидел на миг зубчатые башни и над ними зеленые легкие дымки берез.
