— Объявление? — тупо переспрашивал Антон.
— Ну да, объявление, — поясняла она, — что тот, кто нашел, пусть вернет по такому-то адресу.
У Алексея тогда на глаза навернулись слезы — так растрогала его эта незыблемая убежденность ребенка, что мир — прибежище добродетели.
— Ох, Настя, — не то грозно, не то сокрушенно выдыхал Антон.
— Ничего, — вздохнула она как мудрая старушка, — мы же перетерпим это сокрушение?
Алексей как-то упустил спросить, где она училась таким оборотам речи, но это давало надежду.
* * *
Пробок еще не было, и Антон летел в левом ряду, привычно включившись в ритм города, который Алексей уже успел забыть. Он смотрел из окна машины на несущиеся в разные стороны кварталы, раскрашенные рекламой, и город довольно внятно что-то говорил ему, но понять это тотчас, немедленно было ему мудрено. Так бывает, когда основательно забываешь родной язык и полное совмещение звука и изображения достигается не сразу.
Антон передавал другу новости столичной жизни, которые, в его редакции, сводились, главным образом, к автомобильным пробкам да к наступлению точечной застройки, образцы которой там и сям мелькали среди привычных очертаний первой линии домов. Один из них так поразил Алексея, что он даже круто повернул голову, чтобы получше разглядеть нагромождение эркеров, пилястров и балконов, созданных как будто неким нетрезвым внеземным разумом.
— Жесть, короче, — заключил Антон, проследив его взгляд. — У нас еще ничего, но тоже, блин… В общем, увидишь.
Алексею стало казаться, что кое-что он уже понимает, какие-то обрывки знакомых слов, которые залетали в приоткрытое окно автомобиля, уже начинают прилегать друг к другу и слагаться в подобия смыслов; ему захотелось продлить эти ощущения, и он сказал:
— Может быть, проедем через центр?
Антону было все равно: он был из той породы наездников, которые даже стояние в пробке не считают даром потерянным временем, если в этот момент они пребывают за рулем своего автомобиля. На пересечении Тверской и Тверского бульвара машины уже собирались в затор. В Пушкинском сквере, огороженные серым частоколом милиционеров, стояли несколько человек с флагами на длинных древках.
— Кто это? — Алексей снова вывернул шею.
— Да это «несогласные», наверное, — равнодушно сказал Антон. — Не знаю. Надо будет в Интернете глянуть.
Алексей, как ни старался, так и не смог прочитать ни одного лозунга, которые митингующие держали в руках, так как положение его тела в автомобиле не позволяло этого, а знаменная символика была ему неизвестна. Машины отталкивали солнце глянцевыми блестящими крышами, дорогие модели деликатно исходили газами, водители и пассажиры нервно ждали начала движения и с тем же выражением безразличия, которое Алексей отметил у Антона, скользили взглядами по горстке чем-то недовольных, с чем-то несогласных людей. Алексей еще раз повернул голову в их сторону и столкнулся взглядом с высоким полным милицейским капитаном. Тот смотрел на Алексея веселыми светлыми заговорщицкими глазами, как будто хотел сказать: «Ну не чудилы, а, братка? Чего хотят сами не знают. Что дома не сидится? А ты стой тут, дыши выхлопными».
