Моя проблема была решена через минуту.
Известна формула, по которой ничто так не спаивает коллектив, как коллективный выезд на природу. На свое пятидесятипятилетие (каков старик, а?) отец Федор пригласил всю кафедру к себе на дачу. Поехали по разным причинам не все, хотя проблемы транспорта на кафедре не существовало — у еврейских каннибалов были собственные автомобили. У Ревзина «москвич-401» — эмка, а у Каца — горбатый «запорожец-ЗМ» — зямка. Набив эти колымаги питьем и сотрудниками кафедры, мы прибыли с ночевкой на полковничью дачу. С ночевкой потому, что предусмотрительным драйверам надо было проспаться после намеченных обильных возлияний. Что и было проделано в саду у дяди Феди.
Беззаборно напротив Захарченковой дачи расположилась дача его бывшего начальника по военной кафедре полковника Владимира Никитовича Запорожченко, который, в отличие от нашего полковника, хохлом не был, а как чистопородный казак их и вовсе не любил. Отношения у соседей были если не сложные, то неравноценные — и отец Федор фрунтовал даже перед бывшим начальством!
Так вот, выходим мы с хозяином из дачи рано поутру поссать (по-военному — оправиться) с похмелья, только начали, а Гаврилыч как заорет:
— Ибиеёмать! — и дрожащим пальцем мне указывает на крыльцо соседской дачи. А там то ли собака огромная, то ли кто-то из коллег насрал такую кучу, что крыльцо прогнулось!
— По машинам! — скомандовал огорченно бывший командир мотополка. — Засранцы, ибиеёмать, под трибунал меня подвести захотели!
И начал выкидывать за шкирку из дачи полупьяных гостей, которые ни сном, ни духом не могли понять такого трагического исхода из вполне рядовой попойки. Испуг бывшего военного завуча сошел почти на нет только назавтра.
— Понимаешь, Володька, ибиеёмать, не первый раз Никитычу на крыльцо срут, и он все разы, ибиеёмать, меня подозревает. Надоело мне, старику, чужое говно чистить!
Включая столетнего кряжистого Дуба — дядю Федю, практически все кафедральные герои моего рассказа уже там, где из спиртного — только нектар, а на закуску — одна амброзия.
Но оставшиеся в живых обитатели этнического зверинца имени профессора Альтшулера ничем от безвременно ушедших не отличались.
С младых лет лишившись отчего дома драконовым решением народного суда по гражданскому иску «Советская власть против студента Глейзера» и привыкнув за три года веселого бродяжничества к ночевкам у друзей, знакомых и незнакомых, я мог бы и не жениться в двадцать один год. Однако два обстоятельства подвигли меня на столь обдуманный поступок. Во-первых, моя невеста Светлана, ей-Богу, была красавицей, а во-вторых, оказалась перед окончанием физфака насильственно подвергнутой государственному распределению в какую-то дыру и плакала горькими слезами. Бороться с государством рабочих и крестьян в одиночку никогда не было смыслом моей интеллигентной жизни. А обвести его вокруг пальца было как раз высшим смыслом. Тем более что противник из соображений элементарной лени и классового простодушия легко клевал на любую вульгарную наживку.
