Здание губернского УВД принадлежало сталинской эпохе грандиозных свершений. Строители на качественных материалах тогда не экономили, поэтому первый этаж возвели из гранитных блоков. Каждый «кирпич» был размером с холодильник. Меня это чуточку пугало — с гранитом такой толщины я дела ещё не имел, — но и заводило. Адреналин бурлил в крови. Я объехал грандиозное П-образное строение вокруг и отметил, что тылы даже у столь серьёзной организации освещаются неважно и пребывают в достаточно не-приглядном состоянии. Задний двор, заключённый между «ножками» «буквы П», был огорожен литым чугунным забором. За ним громоздились штабеля испачканных в извёстке досок, груды битого кирпича и ободранной штукатурки. Видимо, в помещениях УВД шёл ремонт. Весь этот мусор стерёг лохматый барбос пугающих габаритов. Когда я остановил скутер возле забора, он вперил в меня леденящий взгляд.
— Надо понимать, поздних гостей ты не жалуешь? — спросил я у цербера.
Тот выразительно промолчал.
— Ну и скучай один, злюка, — сказал я и поехал дальше.
Архив находился в левом крыле, пробраться в него можно было не только со двора, но и снаружи. На моё счастье, слева располагался сквер, отделяющий здание УВД от соседнего дома — тоже принадлежащего каким-то государственным структурам. Сквер был «геройским»: там стояли бюсты горожан — Героев Советского Союза и России, горел Вечный огонь. А ещё и имелись клумбы, засаженные высоченными георгинами, и во множестве росли пушистые голубые ели.
В дальнем от меня конце сквера было людно, там шумела какая-то нарядная компания. Кажется, приехала запоздалая свадьба — не то возложить цветы к бюстам великих земляков, не то просто попить рядом с ними вина.
Я заглушил скутер и шустро закатил его в сквер. Прислонил к ёлке. Замер сам. Убедившись, что остался незамеченным, разделся догола, встал вплотную к стене и возложил на неё руки. А через секунду подал их вперёд.
Структура гранита вокруг моих ладоней изменилась. Стена потемнела, сделалась пористой как губка. Что происходило в это время с руками, трудно было даже представить. Может быть, моя плоть превращалась в гранит и строительный раствор, может, наоборот. Пытливые умы разных эпох занимались изучением экзовещества, сквозь которое диффундирует комбинатор. Сколько при этом пострадало и даже погибло нашего брата, лучше не вспоминать. Но ни один из исследователей, от алхимиков ренессанса до биохимиков сталинских «шарашек», ничего не добился. Зато все они кончили крайне, крайне скверно. В течение нескольких часов или дней (в зависимости от степени защиты) экспериментаторы умирали в страшных мучениях, оставляя после себя не трупы даже, а головешки. Тела контактёров с экзовеществом высыхали, обугливались, «ржавели» — словно железо, пожираемое окислением в потоке чистого кислорода. Сейчас такими исследованиями продолжают заниматься лишь в Израиле да Китае. Не завидую я тамошним соплеменникам. А ещё меньше — естествоиспытателям.
