Рогерн взмахивает пультом. Стереоустановка пробуждается к жизни фейерверком цветодиодов и дрожащих стрелок. В CD-проигрывателе открывается окошечко, словно волшебная дверь в арабских сказках.
Рогерн нажимает на кнопку «PLAY».
И мир взрывается.
В тот же вечер у себя в душе смываю под ледяной водой пыль и пот и охлаждаю обгоревшую полоску кожи на затылке. От мыла мозоли начинают гореть.
Иногда душ имеет ритуальное значение. После долгого дня можно смыть с себя все неприятности. Меня охватывает усталость. Кажется, сны сегодня мне не будут сниться.
8.
У мамы есть одна особенность. Она всегда производит впечатление человека приветливого и бодрого, позвони ей хоть в половине четвертого ночи.
Сейчас как раз половина четвертого ночи.
Я набираю номер маминого телефона. Сначала отвечает профессор. Голос сонный. Говорит неразборчиво. Сердито. Все-таки что-то человеческое в нем есть.
— Это Бьорн.
— Что? — Он не расслышал.
— Позови маму.
Он принимает меня за моего сводного брата. Стеффена. Того ночью никогда не бывает дома. На его жизненном пути всегда встречаются девушки, которые не переносят одиночества в постели.
С ворчанием профессор передает телефонную трубку. Кровать начинает скрипеть, мама и профессор садятся.
— Стеффен? Что случилось?
Голос мамы. Никаких сомнений. Звучит так, как будто она всю ночь сидела и ждала звонка.
В красном бальном платье. С идеальным маникюром, помадой на губах и уложенными волосами. С вышивкой на коленях и рюмкой на расстоянии протянутой руки.
— Это я, — произношу я в трубку.
— Малыш Бьорн? — Оттенок паники в голосе. — Что с тобой?
— Я… Я сожалею, что разбудил вас.
— Что случилось?
— Мама… Нет-нет, ничего. Я…
Мама тяжело дышит в трубку. Она всегда думает о самом худшем. Об автокатастрофах. Пожарах. Вооруженных психопатах. Она решила, что я звоню из отделения интенсивной терапии больницы Уллевол. Что меня сейчас повезут на операцию. Врачи разрешили позвонить. На случай, если операция будет неудачной. Опасность чего весьма велика.
— Ой, мама, я и сам не понимаю, почему позвонил.
Я так и представляю себе эту картину. Мама, испуганная и взволнованная, в красивой ночной рубашке. Ворчащий профессор в старомодной полосатой пижаме. Борода торчит клоками. Оба полусидят в постели. Спиной прислонились к мягким подушкам в шелковых наволочках с монограммами ручной работы. На ночном столике горит лампа под абажуром с кисточками.
— Малыш Бьорн, расскажи мне, что случилось. — Она все еще убеждена, что произошло что-то ужасное.
