Так вот во что все превратилось? Вот во что я превратился? Ходячее противоречие? Я окружен людьми и при этом чувствую себя одиноким. Я требую хоть немного нормальности, но когда получаю ее, я словно не знаю, что мне с ней делать, я больше не знаю, как быть нормальным человеком.
Я бреду в сторону Рэмбла[5], где единственные, на кого я могу натолкнуться, такие же, как я, люди, желающие скрыться от посторонних глаз. Я покупаю пару хот-догов и проглатываю их в два счета, и только тогда осознаю, что совсем ничего не ел сегодня, что заставляет меня вспомнить о ланче и о фиаско с Ванессой ЛеГранд.
«Что там произошло? В смысле, ты и раньше был вспыльчивым с репортерами, но это было просто дилетантское поведение», — говорю я себе.
«Я просто устал», — оправдываюсь я. — «Перенапрягся». Я думаю о туре и чувствую, будто мшистая земля подо мной разверзается и начинает жужжать.
Шестьдесят семь ночей. Я пытаюсь следовать логике. Шестьдесят семь ночей — это ничто. Я пытаюсь разделить число, поделить его на части, чтобы оно казалось меньше, но шестьдесят семь ни на что не делится. Так что я бросаю это занятие. Четырнадцать стран, тридцать девять городов, несколько сотен часов в автобусе. Но эта математика только усиливает жужжание, и я чувствую, что меня начинает подташнивать. Я хватаюсь за ствол дерева и пробегаюсь руками по коре, что напоминает мне об Орегоне и позволяет земле закрыться хотя бы ненадолго.
Я не могу не думать о том, как, когда я был младше, я читал о множестве артистов, которые сломались под давлением обстоятельств: Моррисон, Джоплин, Кобейн, Хендрикс. Они вызывали во мне отвращение. Они получили, что хотели, и что они сделали? Обкололись до смерти. Или пустили пулю себе в голову. Что за сборище идиотов.
А теперь посмотри на себя. Ты, конечно, не наркоман, но не намного лучше их.
Я бы изменился, если бы мог, но до сих пор самоличные приказания заткнуться и наслаждаться жизнью не возымели должного эффекта. Если бы окружающие меня люди узнали, что я чувствую, они бы рассмеялись. Нет, это не правда. Брин не стала бы смеяться. Она была бы сбита с толку моей неспособностью наслаждаться тем, над чем я так упорно трудился.
Но трудился ли я так уж упорно? Есть предположение, которое разделяет моя семья, Брин, остальные участники группы, — ну, по крайней мере, раньше они разделяли, — что я каким-то образом заслужил все это, что признание и богатство — это моя расплата. Я никогда не верил в это. Карма не работает как банк. Сделайте вложение, получите возмещение. Но все больше и больше я начинаю подозревать, что это и есть расплата — только не сулящая ничего хорошего.
