Как только отца не стало, перед Иоанной возник вопрос: оставаться ли с братом? Готовить обед, чинить белье, а по вечерам, когда он возвращается из канцелярии, читать ему вслух для развлечения книги. Все это хорошо, она охотно и умело работала, труд ее не тяготил, но вот его служба в канцелярии… Ведь жалованья брата едва хватает на то, чтобы сводить концы с концами и более или менее прилично одеваться одному. Наконец, несмотря на то, что Иоанна не считала для себя унизительным или трудным готовить обед, убирать квартиру, чинить белье, она все же не могла этим удовлетвориться, душа ее металась, рвалась куда-то ввысь. Кроме будничных, каждодневных забот и обязанностей, у этого молодого создания были свои запросы, своя поэзия; ей хотелось быть самостоятельной, что-то делать.
Иоанна довольно долго боролась со своими мыслями, не раз меняла намерения, но вот однажды она вбежала в свою маленькую кухоньку как-то особенно взволнованная. В руках у нее была корзина с бельем, которое она, по обыкновению, носила катать в прачечную. Несмотря на то, что корзина была довольно тяжелая, Иоанна быстро поднялась по узким, крутым ступенькам лестницы и без труда поставила свою ношу на стол. Бледность и худоба не мешали ей быть сильной, как и всем нервным и деятельным людям. Поставив корзину на стол, она застыла в глубокой задумчивости. Пол в кухне был сложен из грубо отесанных досок с торчащими в них черными головками гвоздей; низкий, давно небеленный потолок потемнел от пыли и копоти; вдоль стен, оклеенных пестрыми дешевыми обоями, стояли два стола, деревянные табуреты, шкафчик с кухонной и столовой посудой и узкая кровать с белоснежной постелью. Здесь спала Иоанна. Соседняя комната служила спальней и кабинетом ее брату. Это и составляло всю их квартиру. Она была расположена в мансарде, то есть на чердаке домика, имевшего такой вид, точно он построен не архитектором, а пятилетним ребенком из семи игральных карт: два треугольника внизу и один наверху. Такая квартира в верхнем треугольнике городского дома сдается по более дешевой цене, потому Липские и сняли ее после смерти отца. Внизу помещались шинок и лавчонка с окнами, выходившими на улицу, а рядом — квартира трактирщика; узенькая дверь из нее вела во двор, который всегда кишел жильцами разного пола и возраста.
Луч заходящего солнца, проникший в кухоньку сквозь маленькое окно, залил золотом голову неподвижно стоявшей девушки, безжалостно подчеркивая ветхость ее черного платья со старательно заштопанными дырами. Девушка стояла, опустив сплетенные руки и слегка наклонив голову. Веки ее были опущены, а на губах блуждала мечтательная улыбка. О чем же она мечтала с таким упоением? Может быть, о какой-нибудь вечеринке с танцами? Или о новом платье, светлом и нарядном? А может быть, вспомнила ласковое слово или пламенный взгляд возлюбленного?
