В следующие двадцать пять минут самое трудное было обуздывать раздражение, не усугубляя мигрень. Телефонная трубка выдавала шепот, подобный шуму морской раковины. Диксон лепился на подлокотнике кожаного кресла и подвергал лицо всем мыслимым метатезам отвращения, дом же тем временем сгущал активность вокруг отдельно взятой гостиной. Кто-то протопал прямо над головой; кто-то прошел по лестнице в комнату, где накрыли завтрак; кто-то с той же целью явился из дальнего крыла; вдали заработал пылесос; на другом фланге наполнили водой ведро; хлопнула дверь; раздалось: «Доброе утро». Вдруг Диксону показалось, что к штурму гостиной готовится целый отряд; он грохнул трубку и выскочил. От сидения на узком и жестком болел копчик; от стискивания телефонной трубки ныла кисть.
Приемы подачи завтрака в доме Уэлчей отсылали довольно далеко в историю — как, впрочем, и образ их мыслей вообще. Еда обнаружилась на буфете; пар заставил Диксона предположить, что задействована панель с подогревом. Количество и разнообразие блюд, в свою очередь, отсылали к тому факту, что миссис Уэлч щедро сдабривает сбережениями мужнину профессорскую ставку. Диксона всегда интересовало, как Уэлч ухитрился жениться на деньгах. Уж точно не благодаря личным достоинствам, истинным или предполагаемым; с другой стороны, превратности Уэлчева ума не оставляли камня на камне от предположения о его корыстности. Вероятно, старикан в свое время мог похвалиться тем, чего сейчас столь однозначно был лишен, а именно даром убеждения. Вопреки опустошительным действиям мигрени и ярости Диксон повеселел, когда стал прикидывать, в чем конкретно нынче утром выражается материальное благополучие четы Уэлч. На пороге столовой и постельное белье, и Маргарет отодвинулись глубоко на задний план.
В столовой была Каллаган наедине с тяжело груженной тарелкой. Диксон поздоровался.
— Доброе утро, — откликнулась Каллаган нейтральным, совершенно невраждебным тоном.
Притворяется, тут же решил Диксон. Безразличием маскирует грубость — может, вчерашнюю, может, будущую. Приятель отца, ювелир, на такой подмене выезжал все пятнадцать лет, что Диксон его помнил, причем его безразличие было помощнее иного выпада. Намеренно усугубляя северный акцент, Диксон сказал:
— Сожалею, что вчера нагрубил вам.
Каллаган вскинула подбородок, и Диксон с горечью отметил, какая у нее прелестная шейка.
— Пустяки. Не делайте из мухи слона. Я тоже вела себя не лучшим образом.
