В секунду Диксон опознал портвейн среди хереса, пива и сидра, что занимали половину полки. Именно из этой бутылки Уэлч накануне вечером налил Диксону самую смехотворную в его жизни дозу. Этикетка, в числе прочих, содержала записи на каком-то романском языке. Портвешок в самый раз — не слишком отечественный, не слишком импортный. Пробка выскочила весело, по-святочному; Диксон пожалел, что нет изюма и орехов, и приложился к горлышку. Несколько капель покатились по кадыку, словно одеколоном окропили воротник. Изначально бутылка была полна на три четверти; две из них влились в Диксона. Он задвинул бутылку обратно в сервант, вытер рот полотняной салфеткой, сервант украшавшей, и, совершенно довольный, без помех добрался до спальни.
Там он некоторое время ходил из угла в угол, потом стал медленно раздеваться и думать об инциденте с Маргарет, прилагая все усилия, чтобы инцидент предстал в наилучшем свете. Действительно ли ему хотелось того, что подразумевали его действия? Как и полчаса назад, ответ был: «Да, до известной степени». Однако он не стал бы домогаться Маргарет, если бы она не производила впечатления женщины, настроенной на близость; по крайней мере не был бы так настойчив. А вот почему Маргарет вздумалось изображать настрой — после стольких-то недель кислой мины? Вероятнее всего, такую поведенческую модель навеяло ей очередное прозаическое дарование. С другой стороны, Маргарет сам Бог велел хотеть близости. Только близости по большому счету она и должна хотеть, рассуждал Диксон, стыдясь собственного шовинизма. Маргарет этого не знает, но именно близости она и хочет, именно близости ее природа на самом деле и требует. А его, Диксона, задача была это требование выполнить, разве нет? В конце концов, он ведь уже свыкся с необходимостью. Но честно ли втягивать Маргарет в такую связь после всего, что она пережила? Едва опознав штемпель, Диксон запихал конверт за самую отдаленную извилину, пока совесть набитой рукой не вскрыла его и не поставила вопрос ребром, затянул пижамный пояс и поплелся в ванную.
В ванной все, столь успешно разложенное по полочкам, предстало в ином свете. Ночь была холодновата для июня, однако Диксон немилосердно взмок. Некоторое время он стоял перед умывальником, прислушиваясь к организму. Тело казалось разбухшим ниже грудной клетки и неоднородным по плотности. Лампочка излучала не свет, а жидкий, хотя и мутный фосфоресцирующий газ и дремотно жужжала. Диксон повернул холодный кран и навис над умывальником. Сразу же пришлось корректировать порыв продолжать снижение, пока голова не ляжет меж двух кранов. Он умылся, взял бакелитовую кружку и выпил изрядное количество воды. Вода освежила моментально, зато возымела и другой эффект, который Диксон распознал позднее. Он почистил зубы, не экономя пасту, еще раз плеснул в лицо, наполнил кружку и пасты поел.
