— Неужели? — переспросил Диксон. Сообщение, что выглядел он столь же скверно, сколь и чувствовал себя, странно его порадовало; в следующую секунду ему снова сделалось плохо при мысли, что предстоит задать последний обязательный вопрос. С минуту Маргарет превозносила миссис Уэлч, которая забрала ее из больницы к себе домой до полного выздоровления. Диксон слушал вполуха. Несомненно, миссис Уэлч была чрезвычайно добра к Маргарет; вдобавок она единственная из живых существ могла вызвать у Диксона симпатию к мистеру Уэлчу — в частности, когда при всех с ним спорила. Неприятно было слышать о ее доброте — от таких разговоров неприязнь к миссис Уэлч начинала требовать частичного пересмотра. Наконец Диксон изрядно отхлебнул из бокала и глухо произнес:
— Ты не обязана отвечать, если не хочешь, только… только ты ведь теперь понимаешь, каково это? В смысле ты больше не станешь даже думать о таком, не то что пытаться?
Маргарет метнула на него быстрый взгляд, словно именно этого вопроса и ждала; впрочем, Диксон не понял, довольна она или досадует. Затем Маргарет отвернулась, и Диксон заметил, как сильно ввалились у нее щеки.
— Нет, второй раз я на такое не пойду. Он стал мне безразличен; совершенно безразличен, с какой стороны ни посмотри. Мне даже глупо теперь кажется, что я из-за него это сделала.
Признание укрепило Диксона в мысли о нелепости опасений насчет нынешнего вечера.
— Вот и хорошо, — от души сказал Диксон. — А он не делал попыток как-то с тобой объясниться?
— Ага, разбежался. Даже не позвонил. Как в воду канул. Может, его и не было никогда — по крайней мере в моей жизни. Наверно, слишком занят своей пустышкой. Впрочем, для меня это не новость.
— То есть он тебе говорил?
— Еще бы. Наш мистер Кэчпоул не из тех, что ходит вокруг да около. Хочешь узнать, как именно он все подал? Изволь. «Мы с ней отправляемся на две недели в Северный Уэльс. Я подумал, надо тебе до отъезда сообщить». Подкупающая правдивость, не так ли, Джеймс? Во всех отношениях подкупающая.
И снова Маргарет отвернулась. На сей раз напряглись шейные сухожилия, проступили позвонки. Диксон запаниковал; паника усилилась от мысли, что сказать ему совершенно нечего. Словно в поисках ответа, он смотрел ей в лицо, отмечал тускло-каштановые пряди, закрывающие дужки очков, глубокую морщину — теперь она почти приблизилась к глазу (или так только казалось?) — и легкую, однако в данном ракурсе неоспоримую косоротость. Увы, эти подробности не тянули на тему для разговора. Диксон похлопал себя по карманам в поисках сигарет, однако, прежде чем он предложил Маргарет закурить и тем самым заставить изменить позу, она сама к нему обернулась, причем с улыбкой, которую Диксон с отвращением к себе определил как улыбку превосходства.
