Казачья шеренга сразу заколыхалась, загудела.
— То, что считалось допустимым прежде, теперь должно быть исключено и забыто. Вы — первые солдаты Русской Армии. Пусть пока мы еще существуем в виде подразделений до роты и батальона. Завтра наши роты и батальоны будут развернуты в полки, дивизии и корпуса. Вопросы есть?
— Есть! — тут же отозвался курсантский взвод. Из строя шагнул ефрейтор, бывший артиллерист. — Если мы, как вы говорите, Русская Армия, то почему нас не отправляют на фронт?
Вопрос надо было понимать несколько иначе: почему приказывают воевать против гражданских? Если они солдаты Освободительной армии, то почему их используют как карателей против собственного народа? Вот о чем спрашивал артиллерист.
— Приказы не обсуждаются. Сегодня необходимо выполнить ту задачу, которая поставлена командованием германской армии. Завтра задача будет иной. — Радовский сделал паузу. Он чувствовал, что то, что он сказал, — неубедительно. Но что сказать им еще? Он посмотрел на шеренгу. В глазах курсантов — ожидание. — Основную миссию по освобождению России от большевизма сегодня выполняют германские войска. И вам это прекрасно известно. Если бы не победы вермахта, то ни о каком появлении Русской освободительной армии не могло быть и речи. Следовательно, вы бы не стояли сейчас в этой шеренге. Не было бы нашего подразделения как части РОА.
Ответил ли он на вопрос ефрейтора артиллериста? Вряд ли. Это поняли все. В том числе и он сам. Но надежду он им все-таки оставил. Она, та крохотная надежда, жила, теплилась в каждой русской душе. В том числе и в его, Радовского, душе. С таким настроением они развернули взводы в цепь. Обоз шел следом, выбирая подходящие проселки и большаки.
Радовский шел в цепи. Солдатская работа его не тяготила. Напротив, она, как и охота, его возбуждала. Он шел по мерзлым комьям вспаханного поля, время от времени останавливался, поднимал к глазам бинокль, всматривался в кромку дальнего леса и снова догонял цепь. Из головы не выходило сообщение из штаба дивизии по поводу расстрела конвоя и бегства группы военнопленных. Снайпер, одетый в курсантскую шинель… Богданов Колодезь был впереди. Судя по карте, именно там, в двух километрах от деревни Богданов Колодезь, на шоссе, все и произошло. Второе нападение — в восьми километрах северо-восточнее. Если это советская разведгруппа, то почему она двигалась не к фронту, а в обратном направлении? Минувшим вечером он долго сидел над картой. Думал, сопоставлял. Вспоминал. Снова просчитывал варианты. От Богданова Колодезя до передовой гораздо дальше, чем от того проселка, где произошел захват немецких солдат. Значит, разведгруппа, если это была она, двигалась все же к фронту. Но тогда почему она идет к участку, который наиболее мощно укреплен и имеет сплошную линию? Здесь, вдали от Зайцевой Горы, перейти через немецкую оборону гораздо легче. А они движутся туда. Неужели их там ждут? Неужели разведка большевиков настолько сильна, что пренебрегает очевидной опасностью? Как они собираются перейти линию фронта? По головам немецких пехотинцев? Через пулеметы, которые на этом участке обороны стоят через каждые тридцать-сорок метров? Или тут что-то другое? Что?
