Михаил сел на солому, подтянул к себе кувшин и принялся за работу. Вмиг лепешки исчезли, словно их не было. Он прислушался к своим ощущениям. Ладно, сойдет. В конце концов он же пленник. Но вот что удивительно! Неужели среди этого стада животных, среди бессмысленных дикарей еще существует хоть что-то, которое может испытать жалость, просто нормально относиться к чужому? Страшно подумать, что из них в скором времени могут вырасти такие же скрюченные фигуры в балахонах, методично топчущие каждого охранника-горца? Ведь те тоже когда-то были детьми.
Внутри что-то возразило ему, что он, Михаил, никогда не поймет этих пещерников, потому что между ними гигантская разница в развитии и мышлении. Ведь это же аборигены, да, они дикари, что с них можно взять! Вспомни свое прошлое, Михаил, свою историю, свое начало.
Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Что это первобытно-общинный строй, и все отсюда вытекающие последствия. Но я не согласен.
Ты этого не поймешь. Вы никогда не поймете друг друга.
Что же мне делать?
Воспринимай все так, как есть, и не мучай себя вопросами, на которые нет ответа.
Но я не могу так! Вот, передо мной окно. Загляни туда. Что ты сможешь увидеть?
Зачем эта злость? Тебе еще повезло. Тебя могли убить и выбросить в Великую Трясину на съедение брюхоногам. Но тут появился Гаан, и ты остался жив.
Что же мне, Гаана благодарить?
По крайней мере из-за него тебя не убили.
Опять ты за свое…
Время покажет.
Около двери послышались голоса. Михаил насторожился. С грохотом убрали засов, и в полосу света вошел Гаан все в том же черном халате с синей искрой, низко надвинутый клобук и мертвая фальшивая маска.
Он прикрыл дверь, обошел трубу с тусклой отраженной полосой света и сел рядом на хрустящую солому. Долго он молчал, теребил складки с синеватым отливом, потом взялся горстью за лицо и стащил маску.
— Ничего страшного не будет, если меня увидят без нее, — сказал он. — Просто им так легче меня воспринимать. Но тебе, конечно, все равно.
Михаил молчал. Разговор ему не нравился.
— Это я тебя велел отправить сюда. Ведь ты мой пленник… — Он горько усмехнулся потом снова стал серьезным. — Миша, я могу тебя отпустить. Ты не пленник. Если… — Он нерешительно помолчал. — Если ты про меня забудешь. Да скажи же ты что-нибудь!
— Что значит «ты про меня забудешь»? — спросил Михаил.
— Это значит, что если тебя подберет корабль… Всякое ведь случается… Ну в общем… Чтобы ты про меня не говорил. Никому.
