Любимым же «скреплённым» выражением Константина Анатольевича Куценко в адрес подчинённых курсантов было:
— Вы, б… , меня всю жизнь помнить будете!
Да, запомнили на всю жизнь: мешкообразного телосложения человек, с головой, по его собственному выражению, растущей без шеи — прямо из плеч — и густым ёжиком коротко стриженых волос на ней, с утрированной, ничего не имеющей общего с его истинным характером, напускной грубостью. В моём нынешнем восприятии он относится к той категории Личностей, о которых я могу говорить и писать только с большой буквы — мой Инструктор.
Всю последующую жизнь и поныне меня мучает чувство невозможности в полной мере выразить свою признательность тем людям, которые на разных этапах вылепливали из меня Человека Летающего. Профессионально. Говорить этим людям просто слова благодарности — банально, сантименты им чужды в принципе. Дарить подарки — разве это важно?…
…И вот я «выбрал» положенный на L-29 минимум вывозных полётов. Меня запланировали самостоятельно!
Тот лётный день начался с контрольного полёта. Мой проверяющий — начальник политотдела подполковник Бархатов (несмотря на его, веявшую и в те времена отчуждённостью от истинных летунов должность, он казался нам неплохим мужиком; мне же особенно импонировала его очень нетипичная для большинства пилотов приверженность к парашютным прыжкам). А сразу же после того полёта и совсем короткого — в пару напутственных слов — послеполётного разбора, майор Куценко послал меня усаживаться в стоявший с завязанными в задней кабине ремнями (под полёт одного лётчика) самолёт.
А когда, сидя в передней кабине, пристегнув и старательно затянув по всем правилам привязные ремни парашюта и катапультного кресла, я запросил по радио у руководителя полётов («РП») запуск, через борт мне под нос просунулся огромный кулачище нашего «Куцего»:
— Ты ж смотри, не опозорь мою фамилию! И свою!
Фамилию я позорить не собирался — ни свою, ни его.
Запуск… Руление… И всё-таки странно, даже смешно: в задней кабине никого нет и оттуда не раздаётся никаких команд.
Я, нажав кнопку внутрисамолётного переговорного устройства («СПУ»), даже «проверил внутреннюю связь с инструктором». Самопрослушивание в наушниках есть, а в ответ — молчание. И при этом всё окружающее продолжает казаться точно таким же обычным, как и все дни перед тем.
Пропуская садящийся самолёт, я встал перед полосой в ожидании «добра на взлётную». Справа — вышка РП, и на её балкончике прильнул к теодолиту один из курсантов, «дежурный наблюдатель за выпуском шасси».
