— Все уладится, Илья Григорьевич! — уверенно говорил Дмитриев. — Вы же сами слышали товарища Сталина, помните, как он призывал беречь и ценить кадры… Просто какое‑то недоразумение, а может быть, и клевета.
Теперь предстояло ехать в родную деревню.
В Орле я сошел с большим рюкзаком: зная, что в сельмагах многого не купишь, запасся сахаром, селедкой и даже белым хлебом.
В 1935 году из Орла в деревни автобусы не ходили. Пришлось шагать по обочине.
Болховская дорога длинна и грязна после дождей. Дует осенний знобкий ветерок. Невесело…
Вот и обоз. Посадят или нет?
На передней подводе сидел мужичок. Что‑то удивительно знакомое было в худощавом небритом лице с неповторимо хитрой улыбкой. Если бы снять с мужичка залатанный зипунишко и лапти да обрядить в красноармейскую гимнастерку, в ботинки с обмотками…
— Алеша! — не помня себя от радости, закричал я, — Алеша? Ты?!
Постаревший, поседевший Алеша Бакаев, мой сослуживец по 20–му стрелковому полку, не соскочил, а прямо‑таки скатился с телеги.
Мы крепко обнялись, оторвались друг от друга, обнялись еще раз.
— Сколько ж это годков, Григорьевич? — бормотал Алеша. — Никак, десять? Каким тебя ветром к нам?
Набежали другие подводчики. Кто‑то хлопнул меня по плечу. Оглянулся и — глазам не поверил. Передо мной стоял, протягивая заскорузлые руки, Архип Денисович Царьков. Тот самый Архип Царьков, с чьей легкой руки я стал когда‑то сапером!
— Архип!
— Илюшка!
— Тебя и не узнать, Архип….
— Да и ты изменился. Ишь в больших чинах ходишь…
— Какие там чины! Как я рад, ребята, родные…
— Негоже на дороге толчись, — трезво рассудил один из возчиков. — Поехали, что ли? Дома наговоритесь!
Обоз тронулся. Сидя на телеге рядом с Архипом Царьковым и Алексеем Бакаевым, я рассказал, что привело меня в деревню. Однополчане и удивились и опечалились:
— И тебе не верят, выходит? Н–да… Ты же до конца воевал! Тебя, как заслуженного бойца, в военную школу посылали! Что же деется?
Остановился я у Архипа Царькова: семья у него поменьше бакаевской, а изба — попросторнее.
Сели за стол. Хозяйка подала картошку в чугуне. Я вытащил хлеб и сельди.
— Хлеб ты хороший привез, — прожевывая ломоть, сказал Архип. — А завтра и мы испечем настоящего ржаного. Со встречей!.. По праздникам мы, брат, уже чистый печем, без мякинки… Ты скажи, как армия наша? Сильна?
— Сильна, Архип.
— Ну, и мне легче, когда знаю — не зря терпим. Спать легли, едва смеркалось: керосину у Архипа было мало. А на следующий день мы с Царьковым отправились по соседним деревням искать однополчан, которые меня хорошо помнили.
