— Я сам проверю, Пэт, когда встану на ноги.
Он остановился, держась за ручку двери.
— Не напрашивайся на неприятности, парень. У тебя их уже достаточно.
— Мне не нравится, когда меня оглоушивают и бросают с обрыва.
— Майк…
— Пока, Пэт. — Он криво улыбнулся и вышел. Я приподнял руку Велды и взглянул на ее часы. — У тебя осталось пять минут из тридцати. Как ты собираешься их использовать?
Всю ее серьезность как рукой сняло. Роскошная женщина с улыбкой на губах, которые были от меня в нескольких дюймах и с каждой секундой становились все ближе. Велда. Высокая, с волосами как ночь. Красивая, аж смотреть больно.
Ее руки мягко легли на мое лицо, ее жаркий рот готов был выпить меня до дна. Даже через одеяло я чувствовал ее упругие груди, живые создания, которые ласкали меня сами по себе. Она нехотя оторвалась от моих губ, и я смог поцеловать ее в шею и пробежать губами по плечам.
— Я люблю тебя, Майк, — сказала она. — Я всё в тебе люблю, даже если ты погряз в неприятностях. — Она провела пальцем по моей щеке. — Говори, что я должна делать.
— Взять след, котенок, — сказал я. — Постарайся узнать, что все это означает. Проверь санаторий, свяжись с Вашингтоном, если сможешь.
— Это не так просто.
— В Капитолии не умеют хранить тайны, детка. Наверняка пойдут слухи.
— А ты что будешь делать?
— Постараюсь, чтобы федеральные сыскари поверили моему рассказу о несчастном случае.
Она удивленно вскинула брови.
— Ты хочешь сказать… что ничего этого не было?
— Да нет, все было именно так. Просто никто этому не поверит.
Я похлопал ее по руке. Она поднялась и пошла к двери. Я смотрел ей вслед, пожирая глазами каждое движение ее тела. Была какая-то чувственная грация в плавном изгибе ее бедер и развороте плеч. Такая, возможно, была у Клеопатры. Или у Жозефины. Но они не умели подать ее, как она.
— Велда… — позвал я, и она обернулась, прекрасно зная, что я хочу сказать. — Покажи мне свои ноги.
На губах у нее заиграла озорная улыбка, в глазах заплясали искорки. Она остановилась в такой позе, которую не увидишь ни на одном календаре. Это была Цирцея, коварная обольстительница, живое произведение искусства на выставке для одного-единственного мужчины. Юбка взметнулась вверх, открыв для обозрения волшебную симметрию плавных линий и округлых форм.
— Хватит, котенок, — сказал я. — Занавес.
До того как я смог сказать что-нибудь еще, она громко рассмеялась, послала мне воздушный поцелуй и сказала:
— Теперь ты знаешь, что чувствовал Одиссей.
