Шамаве послал мужчин в лес, чтобы они срубили дерево. Когда дерево рухнуло, стали обламывать сучья. Я с детьми сидела неподалеку, а рядом сидела с двумя дочками арамамисетериньума, у которой тоже не было родных. Мне было очень страшно: «Куда я теперь денусь? Что буду делать? — с грустью думала я.— Теперь я совсем одинока! Когда он был жив, у меня был защитник, а теперь? У меня нет ни отца, ни матери, ни родичей!»
Тем временем мужчины сложили костер. Тело Фузиве предали огню гнаминаветери. Перед этим они все раскрасились черным уруку с золой. Они отвязали гамак и положили его в костер, а сверху завалили дровами. Когда тело загорелось, все вокруг заплакали. Плакали даже женщины патанаветери, которые были против нас. Они ненавидели Фузиве, но сейчас все-таки плакали вместе с остальными. Мы, жены Фузиве, и его родичи покрасили в черный цвет щеки. Ко мне с плачем подошла жена тушауа патанаветери и попросила у меня лук и колчан с отравленными наконечниками стрел. Потом все это сожгли на костре. Остались другие луки и стрелы Фузиве, их должны были сжечь позже.
Вокруг все плакали, младший брат плакал не так сильно, как остальные, и все посматривал на меня. Я плакала в сторонке одна. Лил дождь, но пламя полыхало ярко. Оно шумело: «хуа, хуа», и высоко в небо взлетали искры. К ночи тело Фузиве сгорело.
Я и другая жена Фузиве, у которой не было родных, не знали, куда нам деваться. Шереко спросила у меня: «А мы куда пойдем?» «Не знаю»,— ответила я. Уже совсем стемнело. К нам подошел молодой воин, зять сестры Фузиве. Он спросил: «У вас есть тапири?» Я ничего не ответила, а Шереко сказала: «Нет». «Тогда переночуйте в моем, я лягу спать вместе с женой». Он отвел нас и двух других жен в свое тапири. Токома спросила у меня: «Значит, теперь мы все разделимся?» Я ответила: «Не знаю. Ты только и думала о том, как бы его убили. Теперь можешь радоваться! У тебя есть отец и мать, поэтому ты не боялась, что его убьют. Теперь ты рада, что сможешь найти мужа, который не будет тебя бить». Она заплакала и сказала: «Я не хочу сразу отделяться от вас. Потом потихоньку мы все разделимся». Я ничего не ответила, взяла свой гамак, моток хлопка, корзину и перебралась к огню. Мой младший сын не хотел брать грудь. Шереко сказала мне: «Отнеси его к старому хекура, чтобы тот отсосал у него из груди жар. Смотри, какой он горячий!» «Лучше ему умереть! — воскликнула я.— Что мне теперь делать с двумя детьми, куда мне идти?» И я горько зарыдала. Шереко взяла малыша и отнесла его к старику гнаминаветери. Она рассказала, что старик хекура надышался эпены и стал отсасывать болезнь из головы и шеи малыша. Потом Шереко принесла мне малыша, и я взяла его на руки. Старший сын вылез из своего гамака и лег со мной рядом.
