— Но это уже по части иных наук, — вяло возразил Мовиус.
— Да, конечно. Когда я обратился с подобными проблемами к профессору антропологии Колумбийского университета Ральфу Салецкому, он от души посмеялся над моими муками и сказал, что я задаю вопросы, которые даже сами археологи пока не решаются ставить. Они до сих пор, по его словам, лишь медленно и осторожно пытаются прояснить хронологию и общую последовательность культурных событий, изучают кости и орудия труда человека, анализируют погребальные обычаи и строительные приемы, почти наощупь силятся распознать образы божеств. О прочих же навыках древнего человека, увы, никаких данных пока нет. А может быть, указания на то есть в культурных горизонтах, которые отложились в пещерах 10, 15, 20 тысяч лет назад? — с наивностью дилетанта спросил я тогда Салецкого. Он печально улыбнулся и сказал откровенно, что дать ответ на этот вопрос не в его силах. Если же этот ответ вообще существует, то услышать его можно разве что от профессора Музея человека в Париже Андре Леруа-Гурана, выдающегося, по его мнению, знатока пещерного искусства и символизма эпохи палеолита.
— Салецкий прав. И что же, вы побывали у Леруа-Гурана? — Маршак, уловив в голосе едва заметный оттенок заинтересованности, с воодушевлением продолжал:
— Пока нет. Но я написал ему письмо, в котором задал такой вопрос: есть ли какие-нибудь указания на то, что пещерное искусство отражает сезонность или некую иную, но обязательно временную периодичность? Ведь если оно ритуально, с чем согласны многие, то оно должно носить временной характер, ибо ритуалы, какими бы примитивными и архаичными они ни были, свершаются обычно в совершенно определенный период времени. Нельзя ли поэтому утверждать, что таинственные походы древнего человека вглубь пещер каждый раз были приурочены к моменту, особо важному для жизни человека, а в более широком плане — и для природы в целом. Можно ли осмелиться (поскольку речь идет о древнекаменном веке) подумать, что они осуществлялись во время смены сезонов или в период каких-либо важных событий, допустим, при начале миграций животных или когда начиналась, положим, весенняя охота? Если это так, то нельзя ли воспринять палеолитическое искусство как свидетельство наличия временных представлений у людей древнекаменного века?
— В самом деле, вы поставили не просто интересные, а давно наболевшие для археологии палеолита вопросы, — донесся из Лез Эйзи взволнованный голос Мовиуса. — Несколько лет назад я опубликовал книгу о стоянке Ля Коломбьер, которая находится на востоке Франции, в долине реки Эн. Там мне, как, быть может, вы знаете, посчастливилось найти гальки с изображениями животных и странными линейными метками, или как там вы их называете? Записи? Конечно, такого рода археологические документы, будь то серии самых простых черточек, живописные рисунки, гравюры, барельефы или объемные скульптуры, необходимо рас-ши-фро-вы-вать, — растянул по слогам, с нажимом в голосе Мовиус. Допущение о церемониальном характере первобытного искусства ничего не дает для его понимания. Ведь к чему сводится обычно суть пещерного искусства? Что оно культово или ритуально? Прекрасно! Однако археологу пора сказать прямо — извольте-ка пояснить, что вы вкладываете в это понятие, ибо в противном случае такое заявление не более чем холостой выстрел на охоте… Но любопытно, как ответил на письмо Леруа-Гуран?
