За этими словами последовала длительная и оттого, кажется, настороженная пауза, заполненная лишь монотонными электронными шорохами. Маршак ждал отклика, но молчание явно затягивалось. Оно стало, наконец, тягостным, отчего создавалось впечатление, что в Лез Эйзи просто положили трубку, не желая продолжать бессмысленный разговор. Но вот из Франции в Нью-Йорк донеслось сухое и категоричное:
— В древнекаменном веке нет записей.
— Извините, но позвольте мне кратко сформулировать проблему, которая мучит меня, требуя безотлагательного решения, что и вынудило осмелиться побеспокоить вас звонком. Мой соавтор, молодой физик доктор Роберт Дисэстроу, руководитель отдела теоретической науки НАСА и председатель первого его комитета по исследованию Луны, пишет в книге разделы, связанные со специальными инженерными и научными вопросами. Мне же выпала нелегкая доля разобраться в истории того, как человек достиг того уровня в науке и цивилизации, что он начал теперь планировать запуск спутников Земли и полет аппаратов в сторону Луны. Мне как писателю предстояло собрать и соответствующим образом обработать исторический и научный материал, объясняющий далекую предысторию современной «Лунной программы». Я разговаривал с сотнями разных людей от администраторов до исследователей, включая лауреатов Нобелевской премии, которые пришли к изучению космоса из различных отраслей науки — от молекулярной биологии до астрофизики и высшей математики. Встречался и со специалистами по космосу в Советском Союзе. Я обсудил с собеседниками множество проблем административных, экономических, политических, научных и инженерных. Познакомился с личными планами и надеждами людей, которые участвуют в космических исследованиях. И меня, признаться, больше всего удивило, что никто из тех, с кем я толковал, не мог ясно сказать, почему и для чего, собственно, мы вышли в космос, как вообще получилось, что мы подошли к этому удивительному предприятию. У каждого было свое мнение, и оно основывалось на той узкой области деятельности, которой этот человек занимается, будь то наука, инженерия, политика или бизнес. Я поэтому оказался в затруднительном положении, пытаясь составить для себя ясную картину, как или почему мы пришли к космической эре и что она, кроме ограниченного для разных специалистов смысла, значит. Но, быть может, трудность состоит в том, что в разговорах затрагивались вопросы, ответы на которые отнюдь не лежат на поверхности. Возможно, все объясняется просто — человеку далеко не всегда нужно точно знать, почему он делает то или это.
