— Что произошло в кабинете командира?
— Я еду на фронт.
— Но все же, как прошел разговор?
— Да никак. Я не стал ничего ему рассказывать, а попросил отправить меня как можно скорее на фронт.
— Ну, а твое дело?
— Какой может быть разговор о своих делах, когда начинается война.
— Кто тебе сказал про войну?
— Я чувствую это.
— Да ведь боевая готовность объявлялась не раз, а никакой войны не было.
— Нет, этот случай особый.
— И все-таки, как же твое дело?
— Любое дело можно отложить на неделю, на месяцы, даже на годы, но откладывать освобождение наших земель больше нельзя.
Немного подумав, он добавил:
— Вот выполним первую часть нашей священной миссии — освободим землю, вернемся, а там уж решим и наши внутренние проблемы. Это будет вторая часть нашей миссии.
— Значит, ты ни словом не обмолвился о своем деле?
— Нет, не время сейчас.
— Если тебе неловко, хочешь, я возьму это на себя.
Но Мысри отказался. В обычное время, сказал он, между ним и сыном омды тысячи различий, но теперь все стали равны. Имена, положение, обличье утратили всякое значение. Участие в освобождении египетской земли, это великая честь — не важно, под каким именем и в каком качестве человек принимает в нем участие. То же самое сказал он и командиру части, добавив, что только на фронте сможет вернуть себе утраченное самоуважение. Вспоминая об этом, я думаю, неужели Мысри искал смерти? Чего желал он, уезжая на фронт сражаться или погибнуть? Не потерпел ли он поражение еще до встречи с врагом, в битве с самим собою? Я не могу ответить на эти вопросы, но я пишу и мне кажется, будто в жилы мои вливается кровь другого человека, ставшего мне особенно близким, роднее единокровного брата. Мысри погиб. Это слово я слышал от него не раз. Увы, единственное, что я могу сделать для него — рассказать о нем и оплакать его память. Но много ли в том толку? Умерший уходит из жизни, а другие, даже самые близкие ему люди, продолжают жить. Так в чем же его вина? А я — в чем я виноват? Его история лишний раз убедила меня только в одном: нет в нашем мире справедливости. Если мы, люди, и вправду уважаем свое человеческое достоинство, наш долг — требовать у бога справедливости. А если он откажет, искать себе другого бога. Но смысл справедливости заключается в одном: дать силу и мощь бесправным. Прошу вас, не спрашивайте меня: а ты, что ты сделал, чтобы помочь Мысри? И почему перекладываешь ответственность на небесного владыку? Зачем окутывать эту историю метафизическим туманом и превращать ее чуть ли не в легенду? Где твоя вера в мощь человека и его способность быть создателем и вершителем своей судьбы?
