Я поднялся с места, вошел в дом. Младший сын все еще спал. Меня разобрало зло: вечно он дрыхнет до полуденной молитвы! Самое лучшее для него, — подумал я, — было бы отправиться на фронт. Но что поделать, обстоятельства сильнее нас! Я велел жене приготовить мне костюм для поездки. В деревне я, как и все, ношу галабею, правда, из хорошей заграничной ткани, но, собравшись куда-нибудь, надеваю костюм и самые модные темные очки. Побрызгаю на себя одеколоном и становлюсь франтом не хуже любого эфенди, занимающего высокий пост. Жене я сказал, что еду в маркяз. Ни один человек в доме, кроме младшей жены, не смеет задавать мне вопросы о том, куда и зачем я еду. Ей же я предоставил такую привилегию. Жена не спросила о цели поездки. Я хотел было все открыть ей, желая предстать перед нею человеком влиятельным, способным творить чудеса, но побоялся, как бы слова мои не разошлись чересчур далеко, обрастая при этом всякими домыслами и комментариями. Тайна, учил меня отец, если о ней знают более двух человек, перестает быть тайной. А мы, именитые люди, на виду, нам все завидуют. Поэтому нужна осторожность. Конечно, рано или поздно все узнают о том, что я сделал, и это лишь придаст мне веса и уважения в глазах людей.
Я вызвал машину и вышел из дома в сопровождении телефониста. Вскоре подъехал автомобиль. Я сел на заднее сиденье. Телефонист, закрыв за мною дверцу, расположился рядом с шофером, взглянув в зеркальце, увидел в нем мое хмурое лицо и рассмеялся. Всю дорогу он пытался меня развлечь, уверяя, что не стоит волноваться из-за такого пустячного дела. Я молчал, мне было ни грустно, ни весело. Встречавшиеся по дороге деревенские жители здоровались со мной, некоторые даже останавливали машину. Кто-то предположил: уж не еду ли я в Каир поблагодарить власти за то, что мне вернули землю. Я не сказал ни да, ни нет, решил: так будет лучше. Пусть думают, что хотят, и не догадываются о истинных причинах моей поездки. Проезжая мимо участков земли, которые вновь стали моими, я вспоминал все события вчерашнего дня и еще раз вернулся мыслями к отцу. Перед смертью он сказал мне: наше имущество непременно когда-нибудь к нам вернется. Я ответил тогда: сокрытое ведомо одному Аллаху. Печальная история. Но раз уж теперь все беды позади, можно ее и рассказать, для развлечения. Года два спустя после выступления армии[6] отец поделил землю между нами — мною и моими братьями и сестрами. Но остался один участок, его только что купили и документы не успели оформить — это ведь дело долгое. Поэтому и разделить его нельзя было.
