— Очень красиво, — восхищался Стась, — изящно… шикарно!
— Очень красиво, — вторила ему Жиревичова, — особенно этот зеленый бисер, точно изумруды…
Розалия сияла от удовольствия, но ее опять смутил взгляд матери, еще более строгий и повелительный, чем прежде.
— А помните ли вы Рудзишки, деревню на берегу Немана в трех милях от Онгрода? — обратился Стась к Лопотницкой.
— Как же! Конечно, помню! В мое время Рудзишки принадлежали Древницкому, из тех Древницких, что на Пинщизне…
— Так угадайте, кто теперь купил Рудзишки?
— Кто же?
— Некий Буциковский, бывший эконом графов Помпалинских.
Лопотницкая всплеснула руками.
— Бывший эконом! Черт знает что!.. — возмутилась она. — А Древницкие, верно, без хлеба и крова остались. Что творится, что творится на свете! Как простонародье в гору лезет, а нас это… это… это… все ниже… все ниже сталкивает.
На этот раз Жиревичова слегка подтолкнула локтем Розалию.
— Посмотрите, панна Розалия, как ваша матушка помрачнела и взглянула на вас так, словно она сердится… начинайте же.
— Золотая моя, бесценная, начните, пожалуйста, вы… мне дурно делается!
— А меня так в жар бросает, словно кто кипятком…
— О, мама снова поглядела на нас и лоб нахмурила! Я уже знаю, если мама хмурит лоб, значит дело серьезное… Дорогая, спасите меня…
— Не могу, панна Розалия… что бы там ни было… наша дружба зиждется — на чем-то таком… у него такая возвышенная душа!..
Рассеянно отвечая Станиславу на какой-то вопрос, Лопотницкая еще раз строго взглянула на дочь и Эмму.
— Замечательная, замечательная женщина, воспитанная и из очень хорошей семьи! Она урожденная Одропольская, а мать ее из рода Вевюркевичей… Один из этих Вевюркевичей был женат на дочери графа Помпалинского, а другой…
— Пан Станислав! — ворвался вдруг в разговор голосок Розалии, еще более певучий, чем обычно!
— Что прикажете? — предупредительно откликнулся Станислав.
Розалия совсем не была похожа на человека, который способен что-либо приказывать. Вид ее мог возбудить только жалость. Ее черные, обычно веселые глазки едва не вылезли на лоб при страшной мысли о том, что ей следует предпринять; лицо ее до самых корней гладких напомаженных волос залилось ярким румянцем, окрасившим в багровый цвет даже ее маленькие ушки; нижнюю часть лица она прикрыла носовым платком. Из-под платка раздался сдавленный, замиравший при каждом слове голосок:
— Пан Станислав, маме не… приятно и мне тоже… но что поделаешь… та… кая… до… рого… визна… маме на зиму… нужна теплая обувь… если бы вы только знали… как это неприятно… но… что поделаешь… я сама не знаю… но, может быть, вы могли бы… эти… про… про… про…
