Потом вдруг все заканчивается. Дети собираются вокруг учительницы, чтобы отдать ей шейные платки и чепчики. Нужно помочь ей развязать чепчик, думает мать и почти встает с места. Но тут она видит, как соседская девочка ласково кладет руку на голову дочери и что-то ей говорит. Потом развязывает тесемки и осторожно снимает чепчик с ее головы.
Ребенок справляется с трудностями, чем-то увлекается, получает удовольствие. Вызывает у посторонних понимание и нежность. Становится самостоятельным человеком вне стен дома. Мать прячет лицо за спину мальчика.
* * *
Спустя двадцать пять лет, закусив губы, мать просматривает вариацию 1.
— Ты без труда ее сыграешь, — сказал знакомый пианист. — Давай начинай вспоминать. Это пойдет тебе на пользу.
Как бы не так, подумала она, усмехнувшись про себя. Можно ли вообще усмехаться про себя? Она могла. Этот танец, это элегантное галопирование на три четверти было сплошным позерством. Произведение становилось аутентичным лишь тогда, когда ты рисовался. Сначала только ноты, без педали, медленно. На бумаге все выглядело легче, чем оказалось на практике. Рулады гамм чередовались с арпеджио, руки то разлетались по клавиатуре, то сходились вместе. Возмутительно.
Досадны были не только физические и технические сложности — она ошибалась так часто, что боялась довести ошибки до автоматизма. Больше всего ее раздражал детский задор этой вариации, похожей на полонез. Тут же нахлынули болезненные воспоминания. О том, как они играли дуэтом: она извлекала из виолончели ритмичный бас, а дочь, сидевшая напротив, выдувала на флейте веселый танец. У них все получалось само собой; акцент на первую долю, едва заметная пауза в конце такта, чуть задержанное, как бы в нерешительности, дыхание перед тем, как перейти к следующему. Им не надо было заранее договариваться, они общались исключительно посредством музыки. Когда одна вплетала в исполнение импровизированное мелодическое украшение или не обозначенную в нотах артикуляцию, другая тут же ее подхватывала. Совершенно естественно.
Она затрясла головой, будто только что вымыла волосы, — воспоминания, как брызги воды, разлетелись в разные стороны. Вариация 1. Она играла строго, сдержанно, чуть медленнее, чем следовало. По мере исполнения музыка превращалась в оболочку вокруг огненного зерна ярости. Под ее пальцами веселость переходила в нечто похожее на цинизм. Первая вариация предлагала два варианта: заразиться наивной жизнерадостностью или с недоверием отгородиться от нее. Она выбрала последнее. В ее интерпретации звучал холодный метаполонез, равнодушный комментарий к танцу.
