Заранее предупреждаю:
Действие в моей повести начинается тем, что командир японского миноносца без всякого повода топит американский корабль. Не думаю, чтобы в японском флоте нашлись офицеры, осмелившиеся на такие безрассудные поступки. Я оговариваю это, чтобы не уронить честь офицеров имперского флота. Если бы речь шла обо мне, то возможно, что я сделал бы это, однако имеющих такие мысли на действительной службе нет, так что это ничего не значит.
Был разгар второй половины дня 15 мая 1936 года.
Почти тропическое солнце изрядно разогрело воздух в помещениях корабля.
Лейтенант королевского флота Уотерс допил кофе, промокнул губы салфеткой и, благодарно кивнув старшине-буфетчику, покинул кают-компанию крейсера Кумберленд.
Настроение у Уотерса было хорошим. До заступления на вахту оставалось ещё целых полчаса — уйма времени по меркам знающего цену каждой свободной минутке морского офицера.
Уотерс легко взбежал по нескольким трапам и оказался на носовой надстройке, откуда открывался великолепный вид на рейд порта Усун и устье Хуанпу. Кумберленд, представляющий интересы Великобритании в китайских водах, стоял на якоре всего в тысяче метров от берега.
Ближе к полуразрушенному в событиях четырехлетней давности форту, был виден белоснежный колосс Хаустон — 10000-тонный флагманский крейсер американской эскадры в Азии. На его мачте развевался хорошо различимый флаг командующего эскадрой адмирала Нокса.
Уотерс достал из кармана кителя блокнот, из другого — карандаш, вырвал из блокнота лист, оперся локтем об ограждение надстройки и задумался.
Лейтенант прибыл на место службы два месяца тому назад прямо из Лондона. Дома осталась молодая жена, которую Уотерс очень любил и по которой очень скучал. Чтобы скрасить тоску, Уотерс взял за правило каждый день писать своей далёкой супруге письма. И хотя отсылать их часто на Родину не было никакой возможности, каждый раз, когда молодой муж брался за карандаш, ему казалось, что он в вживе беседует со своей ненаглядной Катрин.
Уотерс поудобнее взялся за карандаш и написал:
«Моя дорогая жена. Я очень о тебе тоскую. Моя служба на крейсере слишком спокойна и размеренна, чтобы я мог за ее тяготами забыть о горести расставания с тобой… День за днем проходят, а вокруг ничего не меняется. Меня окружают одни и те же люди.
Единственным мало-мальски заметным развлечением можно считать посещение Шанхая.
Вчера я и мой товарищ лейтенант Асквит сопровождали наших матросов в их отпуске на берег. Прогулку можно было б считать славной, если бы мы не стали свидетелями самой разнузданной драки, какую мне только доводилось видеть. Прости, мне наверно не стоит писать об этом в послании, адресованном тебе, сердце мое, но это зрелище меня действительно потрясло. На улице квартала Хонгку два десятка американских матросов отчаянно бились на кулаках с оказавшимися здесь же японскими солдатами. Что меня, дорогая, потрясло больше всего, так это то, что рядом стояло несколько американских офицеров и не один из них не делал ничего, чтобы пресечь это безобразие! Представляешь? В итоге, к дерущимся американцам присоединились, привлечённые дракой товарищи и японцы были вынуждены ретироваться в самом жалком виде.
