Ему все еще хорошо, когда он выходит из кино около двух тридцати. Снег пока не идет, но чувствуется, что он почти наверняка начнется в любую минуту. По-прежнему с Риверхед мощными порывами дует ветер, пронизывающий до костей. Он может идти домой одной из двух дорог. Можно пройти по Стем до Пятой Северной улицы, а потом три квартала до своего дома на Калвер-авеню, где, вероятно, болтаются какие-нибудь парни, а можно идти прямо по Одиннадцатой, где стоит кинотеатр, и потом через центр города на Калвер, что так, что этак — все едино, если не считать того, что путь по Одиннадцатой улице пролегает через квартал, целиком населенный итальянцами.
Хупер не состоит ни в какой из окрестных уличных банд. Не балуется сам и не таскает наркотик для этих толп торговцев крэком, тех, кого газеты называют «растениями, отравляющими вид городского пейзажа». Он — не лучший ученик, но от этого он не становится плохим человеком. И цвет кожи не делает его плохим. Он — черный. Он знает, что он — черный. Но в жизни он ничего преступного не совершал. Никогда! (Он с пылом повторяет это слово Карелле: «Никогда!») Это немалое достижение в районе, где слово «плохой» часто произносится с вызовом. Я пла-а-а-хой ниггер, парень! Если Хупер и станет каким-нибудь негром, он будет хорошим негром! Как Эдди Мэрфи! (Он говорит это Карелле, для убедительности стуча себя кулаком в грудь, обтянутую тенниской.)
Итало-американцы Одиннадцатой улицы так далеко ушли во времени, в пространстве и мироощущении от своих предков из Неаполя или Палермо, что спокойно могли, если бы потребовалось, опустить первую часть в их составном названии. Они — американцы, и точка, родившиеся и вскормленные на этой беговой дорожке с несколько запутанной и сбивающей с толку этнической гордостью. Их пра-пра-прародители эмигрировали сюда на рубеже веков. Их пра-прародители были американцами в первом поколении. Их прародители сражались с Италией во второй мировой войне, их родители — тинэйджеры шестидесятых, а сейчас они сами тинэйджеры, которые по-итальянски не говорят и учить язык не собираются, спасибо! Они — американцы. А американец обязан оберегать свой дом и семью, защищать свой район от дьявольских поползновений, любить Бога и страну и не допускать, чтобы какие-то ниггеры трахали ваших сестер!
Хупер узнает их сразу же!
Он отошел, может, на полтора квартала от Стем-авеню, когда увидел их на ступенях дома. Их шестеро. Сегодня Пасхальное воскресенье, и все они приодеты в пасхальные обновки, тусуются, балдеют, смеются, но он затылком чувствует опасность. Не надо было тащиться сюда! Ему следовало идти от Стем по Пятой улице, а он, тупица, пошел по Одиннадцатой. Впереди вдруг прекращаются грубые шутки и смех, и наступает мертвое молчание, они заметили его!
