— Пошли, — повторил он, и она безмолвно подчинилась.
А. Мос взял ее багаж, и они отправились обратно в горку по пустынной уже улице Сенкевича.
— А что еще было в том сне? — поинтересовался он, когда стелил ей на диване в большой комнате.
— Мне уже не хочется об этом говорить. Не важно.
— Выпьем пива? Или водочки на сон грядущий? Можно мне закурить?
Она согласилась. Он исчез в кухне, а она, поколебавшись минуту, подошла к пишущей машинке. Прежде чем дочитала до конца название стихотворения, ее сердце лихорадочно заколотилось. «Ночь в Марьянде». Она застыла над машинкой, как парализованная. У нее за спиной, в кухне, позвякивал стеклянной посудой Амос из ее сна, живой, теплый, худощавый мужчина с воспаленными глазами, тот самый, всеведущий и всепонимающий, что умеет проникать в человеческие сны, сеять там любовь и волнение, тот, что приводит в движение мир, как если бы мир был занавесом, за которым кроется какая-то другая истина, неуловимая, потому что не материализовавшаяся в события, вещи, нечто ощутимое.
Она прикоснулась дрожащим пальцем к клавише.
— Я пишу стихи, — раздалось у нее за спиной. — Издал даже книжечку.
Кристя была не в силах обернуться.
— Вы присаживайтесь. Сейчас это уже не имеет значения. Я еду в свободный мир. Я напишу вам, если дадите адрес.
Она услышала его голос совсем рядом, слева от себя.
— Вам нравится? Вы читаете поэзию? Это пока только черновой вариант, я еще не закончил. Нравится?
Она опустила голову. В ушах гулко пульсировала кровь. Он мягко дотронулся до ее плеча.
— Что с вами? — спросил он.
Она обернулась и встретилась с устремленным на нее любопытным взглядом. Ощутила его запах — табака, пыли и бумаги. Прижалась к этому запаху, и они постояли неподвижно несколько минут. Его руки поднялись вверх и на миг нерешительно замерли, а потом начали гладить ее по спине.
— А все-таки это ты, я нашла тебя, — прошептала она.
Он коснулся пальцем ее щеки и поцеловал.
— Ладно уж, так и быть.
Запустил пальцы в ее обесцвеченные волосы и присосался к губам.
Затем потянул ее на диван и принялся раздевать. Ей это не понравилось, было слишком грубо и не очень-то приятно, но пускай будет жертвой. Она обязана была на все соглашаться, а потому выскальзывала из костюма, блузки, пояса для чулок и бюстгальтера. Его впалая грудная клетка мелькнула у нее перед глазами — сухая и ребристая.
— Ну и как ты меня слышала в том сне? — пробормотал он жарким шепотом.
— Ты говорил в моем ухе.
