На карте красные звездочки, скучившиеся неподалеку от линии фронта, обозначали советские аэродромы.
— На каких аэродромах вы бывали? — через переводчика спросил полковник. — Только прошу учесть, что нам о каждом из них кое-что известно.
— Ни на одном не был, господин полковник. Я прибыл на фронт три дня назад и, как видите, попал в беду.
— И за три дня заслужил орден Красного Знамени?
— Что вы? У нас, чтобы получить орден, надо иметь не меньше двадцати вылетов, и не простых, а с результатами... «Красное Знамя» я получил за бои с белофиннами.
Начальник разведки ухмыльнулся и задал вопрос:
— А теперь воюете с белонемцами?
— Вас белонемцами не называют.
— А как же?
— По-разному: фашистами, гитлеровцами, оккупантами.
Постепенно разговор перешел на другое. Переводчик заинтересовался, как живет Москва, каковы в Советском Союзе трудности с продовольствием, как кормят фронтовых летчиков.
— В Москве я был на прошлой неделе, слушал оперу «Евгений Онегин», — отвечал пленный. — Город живет по всем правилам. Театры переполнены, магазины торгуют по расписанию, метро работает круглосуточно... А кормят летчиков по пятой норме.
Пододвинув к себе лежавшие на столе счеты, он начал перечислять то, что составляет продовольственную норму для летного состава.
— А вы хотите почитать газету «Русское слово»? В ней по-другому пишут...
Кузнецов раньше не слышал о такой газете, но быстро уловил русское название и согласился.
— Почитаю.
Ему дали номер, в котором от имени известного московского актера была напечатана статья под заголовком «Почему я убежал из страны большевиков». Автор с ехидными подковырками, в злопыхательском тоне рассказывал, как он долго голодал и нищенствовал в Москве, насколько доволен, что теперь живет на территории, которой цивилизованно управляют немецкие власти.
Уловка врагов не подействовала на пленного. Кузнецов с отвращением отбросил газету.
На следующий день допрос продолжили. И тут летчик допустил большую оплошность — дивизию назвал шестнадцатой, а полк — тридцать девятым. Офицер запустил стоящий на столе магнитофон, который вчера, по-видимому, находился на подоконнике за шторой, и сказал:
— Теперь послушайте, что говорили вчера. Свой голос узнаете?
— Узнаю.
— Чему же верить? — спросил переводчик. — Вчерашним словам или сегодняшним?
— Я вчера был в тяжелом состоянии, — попробовал оправдаться Кузнецов.
— Вы говорите чепуху. — Продолговатое розовое лицо немца исказилось злобой. — Где, же правда, господин офицер?
