— Да, но в основном все эти заведения весьма сомнительного характера, — вновь перечил отец Григорий.
— Раз их открытие происходит легально, значит, в этом нет ничего богопротивного. Ох уж эта мне щепетильность рядовых попиков! Что они о себе возомнили?!
— Я думаю, не стоит особо беспокоиться. Таковых не столь много и становится все меньше и меньше. Лешка Савельев, ваш протеже, кстати, отказался от прихода, пошел в отшельники. А Васька-то, из Вознесенской церкви, тот и вовсе повесился. Грех-то какой…
— Ох уж это мне Васька, — морщился архиепископ. — Нечего было доносы клепать: содомский грех, содомский грех! Сам алкаш был, держали только за ради Христа.
— Однако ж прихожане его любили, да Никодим…
— Ладно, хватит об этом! — грозно произнес архиепископ, откладывая бумаги в сторону. — А вот Никодима жалко, — на лице архиепископа изобразилось нечто вроде сострадания. — Последний из могикан был. И надо же — смерть какая.
— Да, но как честил-то он вас бывало…
— Цыц! Ему можно было. Почти святой…
— Кстати, и мученическую смерть принял…
— Ты к чему клонишь?
— Нам нужны святые. Хотя бы и местного значения для, так сказать…
— Знаю, знаю, — перебил Григория архиепископ, — А что, это мысль. Надо будет похлопотать в комиссии по канонизации. Новомученик и исповедник Никодим — звучит.
— Звучит, — согласился Григорий. — Хороший святой — мертвый святой.
— Ну, ну! — гикнул архиепископ на Григория. — Не кощунствуй!
— А я уж было принял к сведению насчет Никодимова новомученичества.
— Что?
— Так… ничего, — замялся Григорий, — теперь уж неважно.
— Кстати, насчет кощунства. Что там за бред несут по телевизору? Иконы, дескать, в храмах плачут. Признавайся — твоих рук дело?
— Что вы, владыко, — встрепенулся Григорий.
— Знаю, знаю. Выслужиться решил. Сейчас опять запоешь мне свою вечную песню: это рекламная кампания для привлечения средств.
— И укрепления веры, — добавил Григорий.
— Во, во — укрепления веры. Ты хоть узнал, прежде чем мироточение устраивать, от чего иконы плачут? Хоть бы почитал историю-то. Плачут иконы от богопротивных дел, да еще во времена Апокалипсиса. Думать надо. Хоть бы у меня спросил.
— Но владыко…
— Часом, не попортил иконы, надеюсь? — продолжал допрос архиепископ, не обращая внимания на реплику Григория.
— Но владыко, это не я! Сами они плачут.
— Ты за кого меня держишь? Так я и поверю, что какая-то доска вдруг начнет мироточить ни с того ни с сего.
— Но ведь плачут, — только и мог ответить Григорий.
