Утром Скипидарыч будил Деснина:
— Давай, давай, вставай, брейся, да перекусить я тебе собрал, а то на автобус не поспеем. Это раньше мимо нас в райцентр по три автобуса ходило, а теперь один, да и то с грехом пополам — то поломается, то вообще где сгинет.
— Да я и пешком дотопаю, — зевнул Деснин.
— Ага, ментовка-то на другом конце города. Это тебе часа три топать, а тут тебя прямиком доставят.
Развалюха, гордо именуемая автобусом, еле тащилась. В салоне воняло бензином и трясло страшно, но это мало беспокоило полусонных пассажиров. Вскоре показался и Печужск. «1569» — было высечено на стеле при въезде в городок. «Старые вымирающие городишки, — думал Деснин, разглядывая из окна грязные, убогие улицы. — Прав Скипидарыч. Все задохнулось в этом новом чертовом молохе капитализма. Бедные обнищали вконец, а те, кто урвал, полезли наверх, бросив на произвол жалкие улицы и полуголодный люд. Еще бы тут не процветать разбою и смертоубийству. Как можно жить здесь в чистоте и благочестии? Может и впрямь проповедь Христа не для мира сего?» В этот момент ярко-красный «Опель» Пафнутия лихо обогнал автобус. Деснин только и заметил двух разнаряженных баб на заднем сиденье и усмехнулся по этому поводу — ему вдруг представилось, как бы Скипидарыч прокомментировал данный факт: «Попользовался, на сдачу повез — обратно в бордель».
Зная о том, что Скипидарыч любит приврать и приукрасить, Деснин не верил и в половину того, что тот рассказал ему о Пафнутии. Однако он твердо обещал, что «за ради памяти Никодима» съездит в облцентр, любой ценой добьется встречи с архиепископом и передаст тому следующее заявление, подписанное главой администрации района:
