Вполне возможно, рассуждал Монк, какой-то другой свиток повествует собственно о взрыве пятой планеты и мог бы дать ключ к разгадке тайны ее разрушения, а то и назвать конкретную причину катастрофы. Имелись тысячи других свитков, за многие годы собранных в развалинах марсианских городов. Но до сего момента они так и оставались нерасшифрованными — молчаливые свидетельства наличия у марсиан письменности, ничего не сообщающие о самом языке, не способные донести хоть что-то из огромного объема хранящейся в них информации.
«Любопытная форма жизни в силу ее…»
В силу ее чего? Какую форму могла принять жизнь, какой трюк она должна была изобрести, чтобы скрыть свое существование? Невидимость? Какой-то вариант покровительственной окраски? Но нельзя же вписать в текст слово «невидимый» так же, как он вписал «Джон Доу».
Вероятно, однажды, сказал себе Монк, он найдет ответ, сумеет вписать то недостающее слово. Но не сейчас. Пока нет. Розеттский свиток при всей его важности все-таки оставлял желать много лучшего. Он неизбежно оставлял бы желать много лучшего, поскольку язык, на котором он был написан, происходил из иного источника, нежели земной, развивался по чуждым путям и отражал мыслительный процесс, вне всякого сомнения принципиально отличный от земного.
Единственное сходство марсианского языка с земным состоит в том, что оба они представляют собой способ обмена образами. И это все. Сами способы имеют между собой мало общего.
Монк взял с рабочего стола увесистый металлический цилиндр. Осторожно, едва ли не почтительно, он отщелкнул замок, запиравший футляр с одного конца, и вытащил длинный тяжелый свиток, служивший ключом к мыслям и трудам древнего народа Марса.
Медленно, нежно профессор развернул его и, прищурив один глаз, всмотрелся в бледные знаки, потускневшие за миллион или более лет, проведенных под холодными песками.
Словарь всегда словарь, пусть и в ином формате.
Монк попытался представить себе личность давно почившего марсианина, который взялся за составление словаря. Кто он? Ученый, взыскующий не более чем путей истины? Торговец, стремившийся обеспечить более легкое понимание языка и посредством этого облегчить коммерческие контакты между марсианской расой и угасающими ныне народами юпитерианских
лун? Государственный муж, озабоченный налаживанием политики добрососедства?
Кем бы он ни был, марсианин не особенно хорошо знал юпитерианский язык. Некоторые слова и идиомы последнего, употребленные составителем словаря, не совпадают с теми, что известны землянам. Или сам язык успел измениться? Возможно, в те дни, когда автор свитка трудился над своим произведением, цивилизация юпитерианских лун еще не пришла в упадок.
