На первых годах жизни скончались и двое сыновей Алексея Михайловича: Дмитрий (1649–1651) и Симеон (1665–1669), — но пережившие этот опасный период были гордостью отца, особенно старший царевич Алексей (1654–1670), 7 сентября 1667 г. представленный двору и духовенству как наследник престола. Федора Алексеевича более склонны сравнивать с царевичем Иваном (1666–1696), немощь которого еще при жизни подчеркивалась сторонниками Петра из политических соображений. Однако Иван не был таким уж инвалидом, и Алексей с Федором имели довольно сил для получения блестящего по тем временам образования.
Сначала воспитатель Алексея Алексеевича, ученый царедворец Алексей Тимофеевич Лихачев, а затем выдающийся просветитель, философ и поэт Симеон Полоцкий учили царевича передовыми для тех времен способами. Покои Алексея Алексеевича были увешаны познавательными картинами и картами, царевич был снабжен глобусами и специальными «лицевыми» книгами, в том числе целой живописной энциклопедией. Судя по описи его библиотеки, мальчик обучался на русском, церковно-славянском, латинском и греческом языках наукам математического цикла, грамматике, поэтике, риторике и музыке, истории, географии, военному делу, юриспруденции, метафизике и богословию, которым завершался в XVII в. общий университетский курс.
На царском пиру в честь представления 13-летнего наследника его учитель Симеон Полоцкий произнес стихотворную речь, был почтен особым столом вблизи трона и почетной наградой — шубой зеленого атласа на соболях.[27] Зимой того же, 1667 г. Алексей Алексеевич сам выступил перед великими и полномочными послами Речи Посполитой по случаю утверждения Андрусовского мирного договора. Хотя сыну Алексея Михайловича трудно было ожидать симпатий со стороны поляков после тяжелейшей войны с Россией, участники посольства нашли, что «наследный принц — весьма видный из себя юноша… отменных наклонностей. Роста он среднего, однако же высокого по летам. Говорит и действует, как будто бы минуло ему пятнадцать лет. Щедрейшего нрава, горячо любимый своим родителем, и вообще юноша обходительный и весьма приветливый со всеми».
Царевич, не достигший 14-летнего возраста, в своей речи превознес идею славянского единства по-польски, перейдя затем на латинский язык. «Слушая речь сего принца… мы, послы… воображали себя перенесенными в Италию». «Сын великого государя… столь неожиданно и красноречиво изъясняется на научном языке, как будто бы он воспитывался меж латинцами», — заметили послы.
