Желтая, перевисая к избам травами, строгая, важная шла улица. На середине ее бродил, помыкивая, вислобокий теленок. В церкви благовестили.
Семен перекрестился.
— Праздник седни, Митьша?
Дмитрий, прислонившись к заплоту, сказал:
— Знал бы, бабу не лупил! Лучше б блинов спекла. Давно блинов не ел.
Подтягивая на колена голенища, мечтательно протянул:
— Хочу я, Сеньша, френчу сшить, как в городах… А народу пошивного нету. Работаешь, работаешь, а отдыху нет!
— Заработался, прости восподи!..
Из переулка вышел Калистрат Ефимыч. Дмитрий втянул голову в плечи и свистнул,
— Ты его бей под сердце, — здоровай, верзила-а!.. Коли сразу не собьешь…
Был Калистрат Ефимыч особенно росл и грузен. Взрыхляли ноги желтую землю. Из переулка корчевался за ним запах поднятой земли.
Семен метнулся руками, налепил на лицо злобливость, быстро шагнул к отцу.
Дмитрий подбоченился. Калистрат Ефимыч остановился. Синяя перелетала на груди борода. Лило от него землей и травами.
Вертляво отбежал Семен и вдруг полоснулся в крике:
— Да я тебе, стерва!.. Как же?..
Низко, жилисто протянул Калистрат Ефимыч:
— Ты чего хочешь?
Твердые щеки Семена побурели, и он закричал:
— Людей-то пошто не примашь? Деньгу любишь?..
Дмитрий, часто кашляя, захохотал. Семен, размахивая сжатыми кулаками, кричал:
— Желаем мы по добру с тобой!.. Раз ты так, мы что, маленькие? Мы тебе не работники!.. Ты думашь, один надумал веру-то?.. Кабы не я, так ты-то… мыкал, я…
Дмитрий достал из кармана бумажку, расправив ее на колене, сказал с хохотом:
— У нас тут приходы-расходы записаны. Прямо канцелярия. Самогонки только нету. Самогонку я не написал — выпил.
Семен, перебивая его, кричал, что купил коров, а тут убытки — не идет народ. Денег нету, покупать сена не на что. Дмитрий сипло говорил о френче.
Проехали на тележке мужики с заимки в церковь.
— Баял я вам, — устало сказал Калистрат Ефимыч. — Ничево нету у меня… ни веры… а народу мне не надо, не приму. Пушшай куда хочет идет.
Семен, отскакивая, с визгом кричал:
— Брешешь! Я знаю, что у те на уме! Ты думашь, меня омманешь? Однако я не пень. Ты другим пой, — Он беспокойно оглянулся, тоскливо сказал: — А на бабу плюнь… черт с ней… потаскуха — и только. Чо, у те баб мало? Я прощу, только…
В церкви забили «Достойную». Семен закрестился.
— Пойдем чай пить. Аль нам на улице-то, как собакам, лаяться?
