— Это какое богохульство?
Исидор развел руками и захохотал. Смех у него был трескучий, словно раскалывалось дерево. Зубы показывались острые и желтые, как сосновые клинья.
— Ты меня, Калистрат Ефимыч, прости… Язык у меня лесной, шевелится туго…
— А как молишься-то? — Молюсь?
Исидор оглянулся и, наклонившись, пахнул на Калистрата Ефимыча истлевшими травами.
— Я… только вслух… в алтаре молюсь… А так я молчу… Понял?..
Встал Калистрат Ефимыч, руки к бороде поднял, провел ими, и зазвенела тоской борода:
— Ты-то, вот, по-оп!.. Молчишь? А нам-то как же?
— А не знаю, чадо… Я ведь тебе по совести, ты не говори… Никому. Молчи и ты…
— И будем все молчать?.. Нехорошо мне, отец Сидор, звери у меня на душе бегают…
Ушел Калистрат Ефимыч. Остался один у окна волосатый в зелень поп Исидор, а внутри у него юркали маленькие, как мыши, мысли: о пчелах, о пасеке, о мужике — высоком, синебородом и непонятном.
Вздохнул поп и сказал глухо:
— Меда… воздухи!.. А тут вслух… сказать надо.
Ходила подле ворот, щупая землю тонкими, как перья гуся, пальцами, Устинья. В рваный передник сбирала щепки, но они не удерживались там, проваливались, зияя на черной земле желтыми, смоляными ранами.
Беспокойно хохотал Дмитрий:
— Собирай, баушка, умрешь — поминки справлять будем, на варево хватит. Эх!..
Алимхан рубил ворота.
Семен собирался за сестрой Агриппиной на заимку. Фекла приготовляла ему, подсевая мелкое зерно, на самогонку.
Твердые, впалые щеки Семена натянулись. Он сказал досадливо:
— Батя, ты бы хоть обутки зашил, разошлись!.. Шляешься без толку, поди, у крали своей все?
Остро взглянул он на подходившего к амбару Дмитрия.
— Чего, Митрий? Заперто там!
— У те ключи-то где? — спросил стремительно Дмитрий. — Зерно хочу посмотреть!
Семен пошарил в карманах штанов и ответил:
— Затерялись где-то. Не найду!
Дмитрий, порывисто махая руками, пошел в избу.
— Прах с тобой, хромоногий! Думаешь — пропью? Нужно мне твое зерно. Дарья-я!..
Из пригона торопливо прибежала, опуская подоткнутую юбку, Дарья.
Семен посмотрел на дверь и сказал:
— Тоже, подумаешь, инерал… заломался!..
Бродила по двору медленно, как больная курица, Устинья.
Уехал Семен. По-солдатски командовал в избе Дмитрий. Калистрат Ефимыч стоял среди двора. Спустив жилистые, длинные руки вдоль ног, дышал твердо, спокойно тонким запахом подзноя.
В соседних дворах кричали петухи.
Алимхан смотрел на неподвижного с жесткими глазами мужика. Придумывал, что сказать ему приятное. Наконец заложил за щеку кусок табаку и проговорил:
