Не падает киргиз, держится.
Полощутся на поле мужики, густой пылью рев висит:
— Кузьма! Кузя, не выдавай!
— Кузя!.. Голубь!..
Свистят киргизы. Лошади ржут, арбы скрипят.
— Докай!.. Тэ-эк!.. Батырь!
— Айда, Докай!..
В пене, в крови борцы. В пене люди и лошади, В пене земля. Все борется, все гнется, все ломается… Ветер ли, люди ли, тайга ли!..
— Э-эй, Докай!..
— Ге-ей, Кузя!..
И только те — неподвижные, четырехугольные — вдали ждут на холмах, молчат. Немцы.
И еще оторвал от земли Кузьму Докай. И еще понес, тиская мясо и жилы.
Душно в телеге, жарко. Откинул полог Калистрат Ефимыч, в голос поднялся над телегой:
— Ку-узьма!.. Ва-аляй!..
Не слышно его голоса, все орут, землю рвут телеги.
— Ку-узьма-а!..
— Ва-аляй!
И час, и два, и до обеда ходили, тискали землю борцы.
Дышат в один мах — привыкли. Глаз тоже один — мутный, смертоносный. Руки на поясах в тело вросли, опояски кости ломают, ноги землю ломают. Не переломать ей кости, не согнуть землю.
Охрипли от рева киргизы и русские. Отхлынули от борцов.
А они в пыли, в крови и в пене — ходят. Рты не закрываются.
Мечется в телеге Калистрат Ефимыч, за руки, за плечи Никитина хватает.
— Кузя!.. Не выдавай!.. Микитин, ты-то чево? ты-то!..
Темным пламенем горит глаз. Смотрит через борцов, через юрты. Не отвечает Никитин.
— Кузя, ты ево, ты ж!..
Ходят борцы. Весь день ходят. Весь день ревут на лошадях киргизы.
Вечер.
Ушли офицеры — устали. Казаки на конях дремлют.
Солнце — усталый борец — подходит к тайге. Ветер в золотом бешмете несется по котловине, сонный ветер, усталый.
Гикают киргизы, кричат:
— Кончай, Докай, славный батырь, кончай!
Гудят, ревут мужики:
— Буде, Кузя, буде, родной!.. Крой его, стерву!
Обернулся Кузьма и, не шевеля ртом, сказал:
— Си-ча-ас…
Ослабли руки, и дернул от себя тело Докая, а потом грудью — хряс. Как щепа переломилась пыль над головой, туман розово-золотистый.
Заревели мужики:
— Так ево, та-ак…
Кинулись к песку, пыль сорвалась — опять на земле. А на земле, скрючив руки и запрокинув голову, поборотый Кузьма.
Над ним Докай, оперся в грудь его, подняться сил нет. Пальцы скрючены в опояске.
Гикают радостно киргизы:
— Солай, э-эй!.. Поборол русского! Э-эй!..
К мужикам Наумыч.
— Кузя-то, парни, отошел!
— С надсады?
— Эх, ты-ы!.. — крикнул Наумыч.
И ножом в усталый глаз Докая! По телу Кузьмы пополз Докай на землю.
В лошадях закричали:
— Кро-ой, православные!..
И топот. И рев в топоте, как пыль — алый…
С разбитою головою на арбе киргиз. Юрты в крови.
Небо багрово. Лошади ржут. Травы в криках:
