Клоуны и Шекспир | страница 90



– Вывести третьего злодея! – дождавшись относительной тишины, велел Гранвелла. – Подготовьте там всё…

Ландскнехты торопливо обложили высокий столб, вкопанный в землю, вязанками дров, выволокли из клетки неприметного худенького человека и, водрузив его на дрова, крепко привязали к столбу.

– Поджигайте! – дружно выдохнули инквизиторы. – Немедленно!

– Разве не будут зачитывать обвинения? – заволновался Франк. – Это же не честно. За что хотят сжечь этого дяденьку?

– Он художник, известный на всю округу, – пояснил бородач. – Такие картины рисовал, такие – портреты. Слов нет. Настоящее всё…. Только с этого великолепия – не прожить. Не, прожить-то можно. Только впроголодь…. Пришли к Хансу (так пока ещё зовут художника), монахи. Предложили нарисовать – за большие деньги, со щедрым авансом – парочку картин. Он, чистая Душа, и нарисовал…. За это сейчас с жизнью и расстанется. Одна из его картин называлась: – «Волхвы, пришедшие к Святой Деве Марии». Там, действительно, были изображены три странника, принёсшие весть благую, мол: – «Забеременела, ты, Дева – практически целомудренная, плодом Божьим. Непорочным образом, понятное дело, забеременела…». Красивая такая была парсуна, слов нет. Лично созерцал. Даже на скупую мужскую слезу пробило…. Но у Красной собаки другое мнение образовалось. Мол: – «Неправильные у нарисованной Марии глаза. Блудливые слегка. Чего это она уставилась на левого странника с таким нездоровым интересом? Так и прожигает – взглядом похотливым…». Говорят, что Гранвелла приходится герцогу Альбе молочным братом. Один брат – за всю жизнь – ни одной женщины не познал. У другого, бают, каждый день – новая. Записным и идейным бабником является высокородный герцог Альба, короче говоря. Вот, наш кардинал и беснуется – от такой вопиющей несправедливости. Бывает.

– Пусть огонь будет медленным, – тягуче проскрипел голос Гранвеллы. – Цена вины – велика…

– Пощадите, ради Господа! – попросил художник, облачённый в пёстрый балахон «сан-бенито[34]». – Пощадите! Молю…

– Медленный огонь! Я сказал.


Через пару минут над Круглой площадью заклубился – неровными рваными полосами – серо-жёлтый вонючий дым.

– А-а-а! – прорвался через дым отчаянный вопль. – Отрубите мне ноги! Отрубите мне ноги! Отрубите мне ноги! Молю…

Глава пятнадцатая

Пламенем? Пламенем! Славным…

Лохматого художника сожгли. Худенькое мёртвое тело Таннекен вздёрнули на виселицу. Незадачливому ткачу отрубили – страхолюдным гигантским топором – лысую голову и нанизали её на шест, наспех вкопанный в землю рядом с плахой.