Арабской синелью синелили,
На вратах чеканили Митрия,
На столпе писали Одигитрию.
Чаицы, гагары встрепыхалися,
На морское дно опускалися,
Доставали жемчугу с искрицей
На высокий кокошник Владычице.
А и всем пригоже у Онория
На славном индийском помории,
Только нету в лугах мала цветика,
Колокольчика, курослепика,
По лядинам ушка медвежьего,
Кашки, ландыша белоснежного.
Во садах не алело розана,
«Цветником» только книга прозвана.
Закручинилась Лидда стольная:
«Сиротинка я подневольная!
Не гулять сироте по цветикам,
По лазоревым курослепикам.
На Купалу мне не завить венка,
Средь пустых лугов протекут века.
Ой, верба, верба, где ты сросла? —
Твои листыньки вода снесла!..»
Откуль взялась орда на выгоне, —
Обложили град сарациняне.
Приужахнулся Онорий с горожанами,
С тихими стадами да полянами:
«Ты, Владычица Одигитрия,
На помогу нам вышли Митрия,
На нём ратная сбруна чеканена, —
Одолеет он половчанина!»
Прослезилася Богородица:
«К моему столпу мчится конница!..
Заградили меня целой сотнею,
Раздирают хламиду золотную
И высокий кокошник со искрицей, —
Рубят саблями лик Владычице!..»
Сорок дней и ночей сарациняне
Столп рубили, пылили на выгоне,
Краски, киноварь с Богородицы
Прахом веяли у околицы.
Только лик пригож и под саблями
Горемычными слёзками бабьими,
Бровью волжскою синеватою
Да улыбкою скорбно сжатою.
А где сеяли сита разбойные
Живописные вапы иконные,
До колен и по оси тележные
Вырастали цветы белоснежные.
Стала Лидда, как чайка, белёшенька,
Сарацинами мглится дороженька,
Их могилы цветы приукрасили
На Онорья святых да Протасия!
