— А чего тебе так приспичило? — досуже полюбопытствовал хозяин «Погребца», когда сделка была совершена. — Ты же не так давно наведывался.
Я пару минут поупирался, но Джерри был так настойчив, что в конце концов я выложил ему всю историю с карантином. Бармена, как и следовало ожидать, больше волновал вынужденный перерыв в поставках, чем судьбы застрявших в Отстойнике.
— Миш, так это надолго? — все повторял он, заглядывая мне в лицо.
Я, не удостоив его ответом, впился в стакан и задумался.
Что же творится на белом свете? Отчетливо представилось, как в пустых куполах лихорадочно копошится карантинная команда. Устанавливают дезкамеры на выходах, перекрывают вентиляцию, отсекая купола от общей системы снабжения. Спешно доставляют скафандры — не тонкие пластиковые скорлупы аварийного резерва, а настоящие вакуумные, способные выдержать то, от чего дохнет даже неимоверно живучий арбор-вирус. И все это ради того, чтобы Роберт Меррилл смог зайти к нескольким сотням обреченных переселенцев, перемолвиться парой слов с курьером и пристрелить того из милосердия. Ну не сходится тут что-то, чтоб мне налифтнуться! Уж больно неадекватны приложенные усилия видимому результату.
Видимому… Значит, есть и невидимый. Такой, что мне по серости своей не постичь.
Есть у меня одна черта, не единожды причинявшая мне уйму неприятностей — почти столько же, сколько наглость. Черта эта — любопытство, и загадочная история с колониальщиком пробудила в моей груди дремлющую жабу. Возможно, помогла и принятая с расстройства и от усталости адская смесь эрцаз-виски с водой — будучи полицейским, я почти не пью, предпочитая менее общественно опасные наркотики. Так или иначе, а осенившую меня в полупьяном угаре идею я решил исполнить незамедлительно, пока храбрость не выветрилась.
— Слушай, — обратился я к Джеральду, — у тебя ведь тут была незарегистрированная розетка?.
Бармен задумчиво потер подбородок верхней левой рукой. Нижняя пара продолжала конструировать коктейль.
— Ну, была, — промолвил он, наконец, неохотно. — Хочешь костюм одолжить?
Я кивнул.
— Одолжу, пожалуй, — снизошел Джерри. — Только чтоб не было, как в тот раз, когда мне из-за тебя извиняться пришлось.
— Ну, тогда я еще зеленый был.
Я покраснел. Не люблю, когда мне напоминают про сделанные в щенячьи годы ошибки. Да и кто любит? По мне, всякий, с умилением взирающий на семейные альбомы — опасный для общества садомазохист.
— Ты и сейчас не созрел. — Джеральд вздохнул. — Пошли.
