Да только где ее взять-то было? Как-то вспомнились ему картинки, что давным-давно в городе видел. На них бабы были, почти голые. Одетые в прозрачное. Через ту одежду все срамное проглядывало. Макарыч аж вспотел, разглядывая эдакое. Мужики, какие в хате были, тоже сопели тяжко.
— Эх, едрить твою в кочерыжку! Ить подвезетька кому-то всю жисть с эдакой жить. А тут хоть па… — выдохнул тогда Макарыч.
Но его оборвали.
— Ишь че захотел, суконнье твое рыло. Она ж француженка!
— Ну и што? Баба она хоть хто — едино бабой останетца. Мине б ее…
Те картинки нередко и теперь виделись ему во сне. Однажды ночью услышал чьи-то шаги. Поначалу не поверилось. К стене отвернулся. Такое не раз мерещилось. Но вот вздохнул порог, скрипнула дверь. И голос — настоящий, человеческий, спросил:
— Тут есть кто?
Макарыч торопко соскочил с лавки и, не веря себе, от радости заикаясь, ответил:
— Есть, есть, я тут, живой…
Забыв о лучине, к человеку кинулся. Нашарил его, потащил к лавке за тулуп. Заплакал горько.
— Ты что? Слышь! Охолонь. Что это с тобой?
Макарыч засуетился, зажег лучину. Не веря
глазам, разглядывал человека. Уж не приснилось ли? И все просил его говорить. А когда гость умолкал, Макарыч уговаривал:
— Ты не молчи, говори што-нибудь. Я ить не то человека, голоса живого сколь годов не слыхал. Так ты уж сделай милость, не откажи.
В сказанное почти не вслушивался. Как продрогший отогревается горячим чаем, Макарыч отходил при звуке голоса. А ночью недоверчиво вставал к человеку — тут ли он. И, успокоившись, уходил в свой угол.
Только к полудню следующего дня понял, что за человек к нему пришел и зачем. Понял, что царя больше нет.
— А как же без ево, батюшки? — удивился тогда Макарыч.
— Тебе-то что он доброго сделал? На каторгу упек? Хуже зверя ведь живешь. От хлеба, наверное, отвык? Сам себе теперь хозяином станешь. И знай, народ, простой народ, теперь хозяином России стал. И вождь у нас — Ленин! Понял?
— Не-е-е…
— Чего ж тут не понять?
— А Ленин тот хто?
— Вождь революции. Его царь тоже в ссылку отправлял. Хватил и он лиха.
— Знать, свой ён?
— А то как же!
— Знать, от ево худа не станить?
— Он таких, как ты, в новую жизнь поведет. Работай только по-честному. Ведь ты за власть нашу народную вон сколько мучился здесь! Теперь, если захочешь, можешь на родину к себе вернуться.
— К кому, мил человек?! У мине там ни двора, пи угла, ни единой живой души ни то серед родни, а и серед знакомых нетути. С болести поумерли. К кому поеду? К горю своему под бок? Уж дозволь тута вековать.
