Девушка сама разыскала Сергея в ту осень, когда его призывали в армию. Она пришла к нему домой за каким-то учебником, словно нельзя было достать нужную книжку в районном центре.
— Значит, уезжаешь? — печально спросила Саша, когда он вышел проводить ее.
— Будто бы для тебя это так важно, — усмехнулся он. — Часто ли мы виделись, пока я дома был? Я вот подумал сейчас: в сущности, мы ни разу и не поцеловались с тобой.
— О чем ты, Сергей? — вспыхнула Саша.
— О том, что слышишь... Детский сад — вот как называются наши с тобой отношения. Другие девчата не такие.
— Ну и дружи с ними... с другими.
Он понимал, что обидел Сашу; стало жаль ее. Но хоть сейчас, напоследок, надо было высказать ей все, что он думал.
— Ладно, Сашок, не сердись. С другими и дружба другая.
Девушка подняла на него глаза, слезинка блеснула в них.
— Неужели ты ничего, ничего не понимаешь, Сережа? Пойми, боюсь я себя. Ты меня не знаешь, да и я себя знаю не до конца... Но мне кажется... если ты поцелуешь меня хоть раз по-настоящему, пропаду я. Мне в сто раз труднее будет, чем сейчас. — Она вздохнула. — Давай лучше отложим нашу любовь до твоего возвращения.
— Что ж это за любовь, если ее можно откладывать? Просто ты не любишь меня.
— Это ты меня не любишь, коли... погубить решил. — Ее голос был едва слышен. — Если б ты не уезжал, я бы... Ну, хочешь, я поклянусь всем самым дорогим для меня, что буду ждать тебя, одного тебя, только тебя. Сколько бы ни пришлось ждать — год, два, три...
Это было объяснение в любви, самое настоящее. Его переполняла радость от того, что Саша, гордая недотрога Сашенька, первая заговорила о любви. Но, испытав пленительное чувство превосходства над ней, он захотел еще большего.
— Любовь доказывают не словами, а поступками.
Саша сразу погрустнела, сникла как-то.
— А вот этого я не могу... Считай как хочешь... Значит, не люблю.
Явно противореча самой себе, она привстала на носки и поцеловала его в открытые от неожиданности губы — не поцеловала, обожгла поцелуем. И убежала в темноту.
Сергею не хотелось спать, он долго еще бродил по селу, улыбаясь своим мыслям. Из крайнего дома, где жила Зина Смородина — веселая, грудастая доярка с молочной фермы, вожак колхозных девчат, — донеслась лихая частушка, в которой рифмовалось «миленок» и «теленок». Сергей мог зайти туда, его бы приняли с распростертыми объятиями, но что-то удерживало его сегодня. Он почувствовал себя богаче, светлая радость переполняла его, не хотелось расплескать ее попусту...
