Поскакали. Фаворит вырвался сразу — низко, надежно вытянулся; копыта быстро, мягко кидали размякшую землю, и дорожка текла, послушно ложилась под ноги. Взяв препятствие, еще одно, уже в повороте Фаворит оглянулся. Рыжий его нагонял. Жесткий хлыст играл на его боках. Следом за ним, чуть поотстав, кучно шли остальные лошади. Фаворит оглянулся еще: как это рыжий, сырой, закормленный, побьет его?
Толкунов не посылал, словно не замечал ничего, лишь ноги дрожью выдавали волнение. Что же будет?
Фаворит чуть прибился к бровке — скатертью дорога!
Рыжий поравнялся, подоспели другие, но Фаворит чутко следил за ними, чтобы не дать себя запереть. Не ускользнула от него нечестная рука. Детина крепкой этой рукой как бы невзначай качнул рыжего, целясь в грудь Фаворита. Фаворит не успел укоротить махи, и в серой пелене тумана, в недоступном судейскому глазу месте сшиблись с рыжим, скаля зубы, дыша белым паром; помялись друг об друга. Рыжий, ошалело всхрапнув, отвалил, исчез.
Фаворит скакал, ждал, когда справится с собой Толкунов. В мгновение удара Фавориту почудилось, будто жокей и он — одно тело, переплетенное одними сухожилиями, одними напряженно звенящими сосудами, и по ним единственное на двоих сердце гонит одну и ту же кровь. И он сжался, прянул так, как если бы берег не только себя, но и ту часть тела, которой стал для него Толкунов. Он ощутил его взмокшей вдруг спиной, гривой — всем, чем удерживал, не давая сломиться, упасть.
Фаворит так и не дождался посыла. Жокей не дал шенкеля, не покачал поводьями, и Фаворита внезапно осенило: жалел его Толкунов. Фаворит вмиг решил сам: вдогон! Яростный, страстный звон наполнил его, хлестко ударил в ноги, снял тяжесть, понес его всего — ликующего, гневного — в засиневшее пространство. Фаворит разогнался в длинном, упоительно свободном броске, вторым — коротким, точно рассчитанным — настиг лошадей. Оттолкнулся далеко перед плетнем, в прыжке, на лету выиграв два-три корпуса, так же далеко, за плетнем приземлился. Взяв голову скачки, он больше не оглядывался и только на последней четверти последней прямой прислушался — в ушах звенел лишь ветер…
Фаворита завели в сарай. Он слушал: стучали ворота, вкрадчиво шумела машина. Все стихло. Только за стеной, в другой половине сарая, кудахтали куры и сыто хрюкал поросенок. Фаворит успокоенно всхрапнул, утомленно закрыл глаза — потянуло в сон. Дразнил его, будто мерещился, запах влажного овса. Обыскивая сумрачный уголок, Фаворит ткнулся губами в таз, поставленный на ящик. Распаренный, отдающий бензином овес давился на губах мягко, но с резучей болью застревал в глотке. Устав переваливать жвачку во рту, Фаворит с обидой отодвинулся от таза: есть хотелось, а нельзя. Он потоптался, послушал и проверил тело — сильных болей нигде не было, зато чувствовалась расслабляющая водянистая тяжесть. Заметив перед собой щель в стене, он снова замер. В желтом сиянии видны были огород, овражек, посверкивающие макушки верб, дальше — зеленый косогор, на нем белыми пятнами гуси. Выплескивались из овражка, нежно взлетали в небо детские крики, смех. Фаворит вдруг вспомнил себя — он тоже был маленьким, жил с матерью в табуне, выведенном на летние травы.
