Верный путь ты смог избрать,
чтобы возвратиться вспять.
Двадцать лет — срок не чрезмерный,
и мамаша — выбор верный.
Только имя ее узнать будет сложно,
если ключ тебе я не дам надежный.
Потому говорю тебе прямо:
ты девицей считал мою маму.
Обещал ты ей много, да не дал ничего,
так что сыну приходится мстить за нее.
Отец мой сгинул, мать мертва,
потому и нужна мне твоя голова.
Под стишком стояло большое красное Р, а под этой буквой находился обведенный — на сей раз черным — некролог: толстая стрелка указывала на фотографию покойника. Под стрелкой было написано: «Самое подходящее для тебя место».
Ко времени, когда день начал клониться к вечеру, Рики знал о человеке, который преследует его, гораздо больше, чем прежде. Румпельштильцхен раздавал подсказки с редкостной щедростью — при том, что поначалу он настаивал на вопросах, ответы на которые должны сводиться к «да» или «нет». Двадцать лет плюс-минус два года ограничивали поиск годами с 1978-го по 1983-й. Причем пациенткой была одинокая женщина. Это уже что-то.
Одиноко сидя в кабинете, Рики начал погружаться в глубины своей памяти. Время от времени он бросал взгляд на занесенные в блокнот записи, коря себя за недостаточную точность. Рики силился сосредоточиться и воссоздать прошлое. В памяти всплывали облики людей. Имена давались труднее.
Когда он поднял наконец глаза от блокнота, в кабинете стоял полумрак. День миновал. На лежавших перед Рики листках желтоватой бумаги было набросано около дюжины отдельных воспоминаний. Между 1978 и 1983 годами у него лечилось по меньшей мере восемнадцать женщин. Что ж, с таким числом он управится, однако его беспокоили другие пациентки, память о которых была заблокирована, пациентки, которых он не смог припомнить сразу. Да и из тех, кого он вспомнил, имена получила только половина. И это были пациентки, которыми он занимался подолгу. Рики не покидало тревожное чувство, что с матерью Румпельштильцхена он, скорее всего, имел дело в течение совсем недолгого времени.
Он поднялся из кресла и почувствовал, как затекли ноги и плечи — Рики целый день просидел, не меняя позы. Неторопливо потянувшись, он вдруг сообразил, что за весь день так ничего и не съел. Он знал, что на кухне вряд ли отыщется хоть что-то пригодное для готовки на скорую руку. Мысль о том, что придется покинуть квартиру, почти заглушила ощущение голода. Странно: в жизни его было так мало страхов, так мало сомнений. А теперь даже перспектива выйти на улицу заставила его заколебаться. И все же он решил пройти два квартала на юг. Там в маленьком баре можно съесть сандвич. Скорее всего, за ним будут следить, впрочем, наверняка он этого не знал.
