— Я понимаю, что значил для вас Уайт. Я знаю, что он радовался вашему назначению, но…
— Престон Уайт, — заявил сенатор, — опасный человек. Любой могущественный человек опасен, а в наше время наиболее могущественным является тот, кто может формировать общественное мнение. Я не могу себе позволить, чтобы мое имя хоть как-нибудь ассоциировалось с ним. Вот он я весь, как на ладони — человек, отдавший служению обществу сорок лет и, благодарение Господу, сохранивший незапятнанную репутацию. А что же будет со мной, если кто-нибудь однажды поймает этого Уайта на горячем? Как я смогу снести такое?
— Его едва не поймали на горячем, когда много лет назад комиссия конгресса проводила расследование. Насколько я помню, большинство показаний касалось Харви.
— Холлис, не пойму, чего я вас беспокою? Я и сам не знаю, зачем позвонил вам. Наверно, чтобы выпустить пар.
— Я рад, что вы так поступили. Что же вы намерены предпринять?
— Не знаю. Разумеется, я вышвырнул Уайта, так что, в принципе, мои руки чисты, но мне по-прежнему горько. Гнусный привкус во рту.
— Ложитесь спать. Утро вечера мудренее.
— Спасибо, Холлис, пожалуй, так и сделаю. Спокойной ночи.
Харрингтон положил трубку и застыл у стола.
Потому что теперь пришла кристальная ясность, теперь он уже не сомневался, ибо в точности знал, кому было нужно, чтобы Энрайт оказался в государственном департаменте.
«Именно этого, — подумал он, — и следовало ожидать от Уайта».
Как это было осуществлено, он даже не представлял — если такой способ существовал, то выведать его мог только Уайт.
Он устроил все так, чтобы Энрайт после прочтения нужной строки остался на государственной службе до подходящего момента, когда можно будет продвинуть его в госдепартамент.
Сколько же еще задействовано других людей и сколько других ситуаций происходят так же, как нынче ночью, — и только благодаря обширнейшим махинациям одного лишь Престона Уайта?
Харрингтон заметил лежащую на полу газету, поднял ее, взглянул на заголовок и снова отшвырнул прочь.
«Они попытались избавиться от меня», — подумал он. И все было бы в порядке, если бы он просто побрел прочь, покинутый и забытый, как старая кляча, которую согнали с пастбища. Вероятно, все остальные именно так и поступали. Но пытаясь избавиться от него, пытаясь избавиться от кого бы то ни было, они должны были осознавать, что есть определенный риск. Единственным безопасным и абсолютно надежным для них решением было бы оставить его, как есть, позволить ему вести жизнь последнего джентльмена до самого смертного часа.
