Посланник Андрич, всегда сдержанный и внешне спокойный, на этот раз не мог скрыть волнения. Он понимал, что замышляют гитлеровцы и что не сегодня-завтра его страна подвергнется нападению.
— Что им еще от нас нужно, — с горечью говорил Андрич. — Мы их не трогаем. Вся эта история с «преследованием» немецкого меньшинства подстроена от начала до конца. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Но им мало того, что они уже захватили в Европе. Они жаждут и нашей крови. Но немцы напрасно рассчитывают, что им это сойдет с рук. Наш народ не покорится. Мы не прекратим борьбу, даже если им удастся оккупировать нашу страну. Они дорого за это заплатят…
Гитлеровские провокации вызвали в Югославии всеобщее возмущение. В стране спешно принимались меры по отпору германской агрессии. 5 апреля в Москве был подписан советско-югославский договор о дружбе и ненападении. Это вызвало взрыв истерии в гитлеровских кругах Берлина. Правда, практической помощи Советский Союз в тот момент уже не мог оказать югославскому народу. В ночь на 6 апреля германские войска вероломно вторглись в Югославию, сея на своем пути смерть и разрушение.
Запомнившиеся мне слова посланника Андрича оказались пророческими. Югославский народ не покорился. Перейдя к методам партизанской борьбы, он наносил все возрастающие удары по фашистским захватчикам…
В один из последних дней апреля меня пригласил на коктейль первый секретарь посольства США в Берлине Паттерсон. Он слыл весьма состоятельным человеком, снимал за свой счет роскошный трехэтажный особняк в районе Шарлотенбурга и мог запросто пригласить к себе на обед два-три десятка человек или устроить коктейль для трех сотен гостей.
Поскольку Паттерсон жил довольно далеко от центра города и гости от него обычно расходились поздно, я взял в посольском гараже «эмку», небольшую легковую машину, выпускавшуюся в то время горьковским автозаводом. Из-за затемнения на улицах Берлина всегда царил кромешный мрак, но на этот раз ночь была лунная, и когда, выключив подфарники, я ехал по уже опустевшим улицам, казалось, что передо мной вымерший город какой-то незнакомой планеты. Вскоре я подъехал к особняку Паттерсона, у которого уже стояла вереница машин.
В большой гостиной было людно. Сразу нельзя было разглядеть присутствовавших… Комната освещалась камином, в котором весело потрескивали дрова, и несколькими тусклыми свечами бра, вделанными в противоположную стену. Когда глаза несколько привыкли к полумраку, я заметил, что гости уже разбились на группы и оживленно беседуют, держа в руках бокалы и рюмки.
