Что же было делать Адели? В последнее время ее преследовали кошмары, которые были своего рода атавизмом: по ночам ей снилась разграбленная Византия, и она так боялась огнестрельного оружия, что при стуке захлопнутой двери бежала в страхе, как заяц. Она хотела уехать подальше, чтобы не видеть яростных схваток, в которых Европа бессмысленно уничтожала самое себя. Право же, Адель была образцом для всех нас — ведь если бы все разделяли ее чувства, война не продлилась бы и десяти минут.
После ужасов, разыгравшихся на континенте, Лондон казался городом совсем другого полушария — так он был беззаботен, воспринимая войну как крестовый поход для других и легкую забаву для себя. Но даже здесь Адель чувствовала, что она недостаточно далеко скрылась от войны. Представьте же себе, как неотразим был Сиббер, если он убедил ее забыть оскорбление, нанесенное ей в Женеве, и вынести ради него все предполагаемые ужасы войны на лондонском фронте! Тем не менее эта женитьба является одной из самых больших загадок в жизни Сиббера. Что касается Адели, то ее поведение можно объяснить тем, что для большинства женщин лучше выйти за любого мужчину и жить в лачуге, чем быть гувернанткой. Но что сказать о Сиббере? Чем объяснить такое безрассудство этого человека, холодного как рыба? Все мужчины и почти все женщины — это люди, которым не чуждо ничто человеческое, но если мы вспомним всю глубину учености Сиббера, а также всю суровость внешности и морали этого уроженца Новой Англии, безупречную строгость его жизни и величавый нигилизм его философии, — то брак этот можно счесть лишь чудовищной прихотью случая или волей провидения, ибо неисповедимы пути, которыми оно ведет к богу великую душу.
Как бы то ни было, они поженились.
Когда аббата Сийеса>{24} спросили, что он делал в эпоху террора, он ответил с простотой, достойной восхищения: «Я оставался в живых». Именно так мог бы ответить Сиббер, будь у него дети, которые спросили бы у него: «А что ты делал во время Великой войны, папочка?»
Затянувшаяся вражда между державами самым прискорбным образом нарушила ученую деятельность «Новой школы». Хоу вскоре исчез, и о нем не было ни слуху ни духу, из чего остальные заключили, что он попал в одну из тех могил для героев, которые в то время правительство предоставляло с такой щедростью. Другие тоже постепенно сошли со сцены, и наконец остались лишь Чолмп и Сиббер, которые продолжали нести знамя традиции. Однако за годы войны им не удалось унести его особенно далеко. Все их усилия наталкивались на безразличие, отчего они то и дело падали духом. Достаточно одного примера, чтобы понять, сколь велики были их затруднения. По совету Чолмпа Сиббер предложил прочесть членам Кентерберийского литературного общества бесплатную лекцию о влиянии Сидония Аполлинария
