А Мунк обрадуется сюрпризу? засомневался Каир.
Может быть, и нет. Они к тому времени слишком хорошо изучили друг друга.
Рассвет после длинной осенней ночи. Десять лет, думал Каир, прошло с тех пор, как Джо и Тереза провели часы тьмы и света вместе на крыше в Иерусалиме и зачали ребенка.
Джо об этом знает?
Каир задумчиво покивал самому себе. Конечно, знает. Никто не сказал ему, но он знает. Он почти признался в этом, когда упомянул, что отец Зенон посоветовал ему не искать встреч с Терезой.
Он сказал почему? спросил тогда Каир.
Нет, ответил Джо.
А ты его спрашивал?
Нет, ответил Джо.
И Джо все эти годы знал тайну, хранимую ради других, и никому не открывал ее до прошлой ночи, пока наконец, вернувшись с Акабы, не разделил ее с другом.
И куда, удивлялся Каир, дел ребенка отец Зенон? Отдал в бездетную семью? В приют?
В любом случае, не в приют, в котором найденыши воспитываются в строгом соответствии с догматами той или иной веры. Это уж точно. Из того, что Джо рассказал об отце Зеноне, Каир понял, что щепетильный старый священник никогда бы не решился выбрать ребенку веру. Поэтому никто, кроме него, не знает о происхождении ребенка. Каир в этом уверен. Отец Зенон наверняка устроил все очень тщательно, и эта тайна умрет вместе с ним. И где-то в Иерусалиме или в лагере беженцев поблизости вырастет дитя, не ведающее, что оно родилось у Марии Магдалины от Христа.
Каир остановился перед слепым нищим и опустил медную монетку в его чашку. С той самой весны, когда он спустился по Нилу и увидел, что саркофаг Менелика Зивара закрыт массивной крышкой и морщинистое улыбающееся лицо исчезло навсегда, с тех самых пор он никогда не проходил мимо нищего, не подав ему монетки, — вспоминая доброту, с которой старик однажды встретил испуганного двенадцатилетнего мальчика, безграмотного, ничему не учившегося, неожиданно оказавшегося в этом мире в полном одиночестве.
Престарелый слепец прошептал слова благодарности, и Каир пошел дальше.
Только для того, чтобы, пройдя несколько ярдов, остановиться и оглянуться. Он долго смотрел на нищего, сидевшего в пыли на истертых камнях, а потом вернулся и положил в его исполосованную шрамами руку три золотые монеты, одну за другой. Нищий услышал звон монет и поднял незрячие глаза. Не поверив, он забормотал:
Золото?
Да. Я хочу, чтобы ты помолился за ребенка, если не возражаешь.
Помолюсь всем сердцем. Скажи мне имя ребенка, и я помолюсь.
Я не знаю имени и никогда не видел ребенка. Или, может быть, видел ребенка и не узнал его. В этом я так же слеп, как ты.
