— Узко мыслишь, Сашко. У них на базе какие транспортные средства?
— Ну… по данным разведки, два шестьдесят шестых «газона», еще раздолбанный грузовик «рено», два джипа «Нива» и открытый пятьдесят шестой «газон». Ну… еще там легковушки местных.
— Правильно, Сашко. Так скажи теперь, ты ж не раз по той дороге топал, пройдет там шестьдесят шестой «газон» или «рено»?
Прапорщик задумчиво поскреб бритый затылок и перешел почему-то на родной хохляцкий язык:
— Ни, нэ пройдэ.
— А «Нива» и пятьдесят шестой пройдет?
— Пройдут.
— Вот и посчитай, сколько в них влезет человек?
Омельчук высчитал, загибая по-детски пальцы.
— Чоловик дванадцять, можэ, чотырнадцять улизуть.
— Вот, правильно. И нечто мы их не уработаем?
— Уработаем легко. И двадцать уработаем.
— А потому — бегом марш у гору.
Вот тогда Док понял, почему Омельчук, хоть и самый опытный, но прапорщик и не командир группы. А Сиротин — капитан и командир.
Подъем на высоту не требовал альпинистской сноровки и снаряжения, но представлял нелегкую задачу. Не для слабаков подобные физические упражнения. Густо поросшая низкорослым лесом гора с крутым южным склоном, по которому группа совершала восхождение, представляла идеальный тренажер для придурков, избравших своей профессией воинское ремесло.
«Умный в гору не пойдет, не пойдет, не пойдет…» — сердито бормотал себе под нос Док, а сам упрямо пер по крутому склону. Спотыкался о выпершие из-под рыжей земли корни, цеплялся за чахлые кусты руками, мысленно крыл всех и себя матом, но лез. Спуск, кстати, тоже отнюдь не развлекательное мероприятие и не увеселительная прогулка. Но как прав оказался капитан Сиротин! Может, потому что отвечал не только за свою, но и за чужие жизни. Оно ведь только кажется, что своей жизнью распорядиться тяжело, а чужой легко и просто. Смотря по тому, как кто устроен. Сиротин был устроен правильно, как, наверное, и должен быть устроен настоящий мужик.
Перед боем они сделали еще один короткий привал. Отдышались, проверили и привели в готовность оружие. А потом дружно свалились противнику прямо на голову. Чеченцы, четырнадцать боевиков, как правильно просчитал прапор Омельчук, заняли грамотную позицию — за густой россыпью валунов, между которыми извивалась крохотная речушка. Параллельно изгибам речушки тянулась узенькая тропинка — единственный проход в распадке между двумя крутыми горами.
Все дело заняло минуту, не более. Они рассыпались цепью, залегли, разобрали противников. На каждого по два. Расстояние — двести метров. Убийственное расстояние. А с высоты боевики смотрелись как на ладони. Серега своих снял, даже не прикладываясь к оптике. «По стволу» снял, куражась. Запасной снайпер, Витек-куку — его винтовка при выстреле издавала специфический звук, похожий на крик кукушки, — целился тщательно, пялясь в оптический прицел, но тоже управился в секунду. Док прибрал своих двумя короткими очередями. Капитан Сиротин куражился по-своему — стрелял не из автомата, а из пистолета. Из «стечкина» особого образца, изготовленного специально для подразделений спецназа, да еще с глушителем. Но… два выстрела — два трупа! Короче, каждый выделывался на свой манер. И то — избиение младенцев. Противник не успел произвести в ответ ни единого выстрела.
